Прощание

В пятницу она приехала к моему городскому жилью. Я увидел ее из окна. Под одним глазом у нее был здоровенный синяк. Я отворил дверь.

– Что случилось? – спросил я.

– Я знаю, что ты подумал, – сказала она. – Нет, это не так. Я упала. Потеряла сознание – со мной, знаешь, иногда это бывает, – и неудачно упала, ударилась об угол стола. Стеклянного, наверху.

– Я тебе не верю, – сказал я.

– Это правда, – сказала она. – Я упала в обморок. Вот и все.

Я отступил в сторону, она шагнула в прихожую.

– Так вы уже развелись? – спросил я.

Она поставила чемодан на пол, повесила свой светлый плащ на вешалку.

– Да, – сказала она.

– Ты расстроена?

– Расстроена?

Она взглянула на меня с искренним недоумением, словно ей такое и в голову не приходило.

– Не знаю, – сказала она. – Наверное, мне горько. А тебе? Тебе-то как?

– Мне ничего, – сказал я. – Только бы не пришлось жить с папой.

– Об этом мы тоже поговорили. Только сперва мне бы чашечку кофе.

Я пошел за ней в кухню, смотрел, как она наливает воду в кофейник, затем садится на стул, поставив себе на колени сумку, достает сигареты. В Бергене она, похоже, перешла на «Барклай». Мама вынула сигарету, закурила.

Посмотрела на меня.

– Я переезжаю в наш дом. Мы с тобой будем жить там. А папа здесь. Вероятно, мне придется выкупить его долю, не знаю пока, как это получится, но что-нибудь придумаем.

– Да, – сказал я.

– А ты? – спросила она. – Как твои дела? Как ты понимаешь, я страшно рада с тобой повидаться.

– Я тоже, – сказал я. – Я же не виделся с тобой с самого Рождества. С тех пор столько всего случилось.

– Правда?

Она встала, вынула из шкафа пепельницу, достала заодно пакет с кофе и поставила на стол; вода в кофейнике тем временем зашумела, как далекий морской прибой.

– Да, – сказал я.

– Кажется, это что-то хорошее? – спросила она улыбаясь.

– Да, – кивнул я. – Я влюбился. Такие дела.

– Как здорово! Я ее знаю?

– Нет, откуда тебе ее знать! Она из нашего класса. Может, это как раз и глупо, но так уж вышло. Такие вещи не очень-то спланируешь.

– Ну да, – сказала она. – А как ее зовут?

– Ханна.

– Ханна, – повторила она, улыбаясь. – Когда же я ее увижу?

– В том-то и дело. Она выбрала не меня. У нее другой парень.

– Нелегко тебе, значит.

– Да.

Она вздохнула:

– Ну что ж, бывает. Но выглядишь ты хорошо. Вид у тебя счастливый.

– Я еще никогда не был так счастлив. Никогда в жизни.

По какой-то непонятной причине при этих словах на глаза у меня навернулись слезы. Не просто выступили, как если бы я растрогался от собственных слов, – нет, они покатились у меня по щекам.

Я улыбнулся.

– Вообще-то это слезы радости, – всхлипнул я.

Тут слезы хлынули градом, так что мне пришлось отвернуться. К счастью, как раз закипел кофе, и я мог повернуться к плите, снять кофейник, налить кофе в чашки, затем снова закрыть кофейник и поставить его обратно на плиту.

Когда я ставил чашки на стол, все уже прошло.

Спустя полгода, в конце июля, я поздно вечером вышел из автобуса на остановке возле водопада. На плече у меня был моряцкий рюкзак, я только что побывал в тренировочном лагере в Дании, затем, не заходя домой, съездил в шхеры на встречу одноклассников. Я был счастлив. Время шло к одиннадцати, и сумерки белой ночи уже подернули пейзаж сероватой дымкой. Подо мной шумел водопад. Я поднялся вверх по склону и зашагал по дороге, огороженной каменной стенкой. Вниз по склону к окаймляющим реку деревьям тянулась луговина. Выше стояла усадьба, распахнутые ворота заброшенного амбара зияли навстречу дороге. Огней в доме видно не было. Я прошел поворот, у которого стоял следующий дом; живший там старичок сидел в гостиной у телевизора. За рекой проехал трейлер. Звук мотора донесся до меня искаженно, на подъеме водитель переключил передачу, но я услышал это, только когда он уже был на вершине. Над верхушками деревьев, на фоне бледного неба, порхали две летучие мыши, и я вспомнил про барсука, который часто попадался мне на пути, когда я возвращался домой последним автобусом. Обыкновенно он спускался к дороге вдоль ручья, и я встречал его, поднимаясь в гору. На всякий случай я держал в каждой руке по камню. Иногда я встречал его и на дороге, он останавливался и глядел на меня, а затем улепетывал от меня своей характерной трусцой.

Здесь я остановился, сбросил рюкзак, уперся одной ногой в каменную изгородь и закурил сигарету. Мне не хотелось идти прямо домой, и я задержался на несколько минут. Мама, с которой я прожил тут всю весну и половину лета, была сейчас в Сёрбёвоге. Она еще не выплатила папе его долю за дом, и он, воспользовавшись своим правом, остался тут со своей новой подругой, Унни, до начала занятий в школе.