Читаем Прощание с империей полностью

Из расклеенных объявлений выяснилось, что в рамках осеннего сезона на Семёновском плацу проходили бега, организованные «Императорским обществом поощрения рысистого коннозаводства». На ближайшие выходные в честь великокняжеских особ Ксении Александровны и Дмитрия Константиновича назначались хорошие призовые суммы, свыше 10 тысяч рублей. Начиналось всё в 12 часов дня, стоимость входных билетов на трибуны для зрителей один-два рубля. Для простолюдинов были организованы стоячие места. Вспомнились строки романа «Анна Каренина» графа Льва Толстого про офицерские скачки с препятствиями в Красном Селе. Накануне их Вронский спокойно ожидал свой «бифстек» в общей артели полка, размышляя о том, что «ему можно не бояться потолстеть, поскольку его вес равнялся положенным четырём пудам с половиною», и смотрел на книгу французского романа. Именно смотрел, потому что всё это время думал об Анне. Ах, если бы тогда не подвела Фру-Фру, его чистокровная английская кобыла…

Конечно, бега на Семёновском или любом другом ипподроме не стоило путать с такими скачками. В бегах участвовали рысаки, специально выведенной для этого породы, способные бежать резвой, быстрой рысью. За галоп следовала дисквалификация и снятие с соревнований. Во время таких испытаний ими управляли наездники, которые сидели на качалках, легких двухколёсных экипажах. Это был своеобразный экзамен для лошади, но многое зависело и от самого наездника. Резвость лошади определялась по сумме выигрыша в призах.

С началом сезона открывался тотализатор. В азартной игре на деньги участвовали все слои населения, даже юные воспитанники гимназий, бедные студенты и рабочие. Жажда играть была настолько велика, что её участники несли на ипподром все свои деньги, закладывали для этого последние вещи. Цены на игровые билеты намеренно варьировались таким образом, чтобы в них могло участвовать как можно больше людей разного достатка. В это время оборот тотализатора самого общества за год исчислялся миллионами. Дальнейшее развитие Семёновского ипподрома остановила только война, отправившая на фронт наездников и их лошадей.

Вокруг меня красовались торговые рекламы и вывески, которые каждый хозяин делал на свой вкус. Чаще всего на них изображался продаваемый продукт. По части их размещения на стенах домов царил настоящий произвол. Мне показалось, что размер такой вывески соответствовал размаху самой торговли. В небольших лавках вывески были скромны, да и приказчиков они не имели. Обычно хозяева сами вели торговлю, там же и жили.

У купца Дмитрия Филиппова вывеска говорила, что его фирма являлась поставщиком двора Его Императорского Величества. Рядом с фамилий хозяина красовалось изображение двуглавого орла и царской короны. Над входом в мясную лавку повесили муляж телячьей головы с золотыми рогами. Дальше шли магазинные вывески с нарисованными кольцами колбас и разрезанными головками сыра, которые были «непременно со слезой». Интересно выглядели живописные картинки бакалейных лавок с колониальными товарами. После такой экскурсии чувство голода стало ощущаться особенно остро.

Какой-то магазин предлагал пить коньяк Шустова. Лохматый мужчина на большой вывеске беззастенчиво уверял прохожих, что он ещё недавно ходил совершенно лысым. Ему помогли пилюли «Перуин для ращения волос».

Цены в окружающих магазинах и лавках показались мне непривычно доступными. За 3 рубля можно было купить приличную папаху, а за 100 рублей – хороший французский велосипед. Цены на продукты, по мнению петербуржцев, были несколько выше чем, чем в других российских городах. При этом фунт ситного хлеба в столице стоил 5 копеек, пуд телятины – 1 рубль 30 копеек, мороженого судака – около 1 рубля. Это и не удивительно. Всё определялось общей способностью платить за предлагаемый товар. Труд рабочего в России оставался самым дешёвым среди более или менее развитых промышленных стран. Подушный годовой доход составлял всего 64 рубля, в то время как в балканских странах он соответствовал 101 рублю, в Италии – 104 рублям, в Германии – 184 рублям.

Продавцы в магазинах и лавках показались мне активнее наших, современных. Они не скучали у своих прилавков со смартфонами в руках, а выходили на улицу и настойчиво зазывали покупателей, расхваливая свой товар. Иногда даже тянули их за руки, предлагая просто посмотреть магазин. Случалось, что постоянным покупателям товар выдавался в кредит.

На улице можно было увидеть трубочиста. Явление для того времени самое привычное. В то время домов с центральным водяным отоплением было очень мало. Повсеместно использовалось обычное печное отопление, поэтому потребность в услугах такого мастера была необычайно велика. В большом городе трубочист целыми днями бегал по вызовам. Его легко узнавали по брезентовому костюму и высокой шапочке в виде фески на голове. На плече у него имелась лесенка, метёлка с шарами, а за широким ременным поясом – складной совок для выгребания сажи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза