Прощание с империей

Староверов и раскольников в официальной русской истории часто обозначали мрачными средневековыми фанатиками, о которых в нашей передовой европейской стране и вспоминать было неудобно. О них и не вспоминали, предпочитая оставлять в допетровской Руси с её «мракобесием и косностью». Вспомним боярыню Морозову с полотна художника В. И. Сурикова – эту иссушенную долгим постом женщину с глазами, распахнутыми в «безумное никуда» и воздетым к небу двуперстием. Она уезжала от нас, прикованная к своим саням, словно призывала всех в дремучее прошлое страны. Это всегда выглядело дико и страшно, хотя и вызывало сочувствие у многих присутствовавших.

В такую упрощённую картину как-то не вписывались другие известные старообрядцы Иван Морозов и Сергей Щукин, собравшие на рубеже XIX–XX веков, обширнейшие коллекции французских импрессионистов, Иван Сытин, крупнейший книгоиздатель России, Павел Третьяков, основатель главной московской галереи современного ему русского искусства. Здесь и выходец из купеческого рода староверов Алексеевых Константин Станиславский, создатель МХТ и родоначальник нового сценического метода, который до сих пор изучают в Голливуде, и выдающийся врач Сергей Боткин, и десятки других успешных предпринимателей, меценатов, общественных деятелей, коллекционеров.

Ответ чаще всего лежал на поверхности. Уклад жизни староверов, их духовная и трудовая этика, в согласии с которыми они жили, становились залогом их жизненного и финансового благополучия. «Лень есть преступление перед Родиной», – говорил один из потомственных старообрядцев, предприниматель Фёдор Гучков. Быть богатым – не зазорно, если это идёт на благо веры, Отчизны, общества. И что самое главное в условиях России – у староверов под строгим запретом находился алкоголь. Вот и главные составляющие успеха: трезвость, трудолюбие, неприятие роскоши и нравственные устои. Именно эти простые в теории, но трудные в исполнении правила привели к тому, что из старообрядцев выделились династии купцов и фабрикантов, которые, кроме коммерческой деятельности, занимались благотворительностью.

Признаюсь, что староверов открыл для себя довольно поздно. Это произошло в Карелии, когда в музее изобразительных искусств Петрозаводска впервые увидел уникальную коллекцию старинных икон, которые туда были привезены из старообрядческих молелен Выгореции, Обонежья и Западного Поморья. Это было необычное северное письмо и совершенно другой духовный мир. У местных староверов была своя судьба и особая роль в развитии края. Уже тогда у меня сложилось устойчивое мнение о невысказанной до конца правде, закрытой для обсуждения теме. Вроде были староверы, но они существовали для меня в каком-то другом измерении. Посетив однажды деревню, в которой жили староверы, навсегда проникся большим уважением к этим трудолюбивым, здоровым и чистым людям…

Находившийся рядом Батайский переулок, носил в своё время различные названия: Глухой переулок, Матятин. Последнее своё название – Батайский, переулок получил уже в 1952 году. Об атмосфере переулка в 30-е годы XX века образно писал А. Качалов: «Шумным днём, с нескончаемым грохотом железных шин ломовых извозчиков, пыльный, чадный, пропитанный запахами гниющих овощей и фруктов, к вечеру Матятин переулок словно вымирал. Только покачивались редкие сонные фонари, тускло высвечивая вокруг малюсенький пятачок, да из сада «Олимпия» доносились приглушённые звуки духового оркестра, из вечера в вечер вымучивающего «Дунайские волны».

Люди старались обходить переулок стороной – небезопасно: могли раздеть, ограбить, избить. Улица Дойникова, с её невзрачными, казарменного типа домами, выходящая в переулок, старая ломанка табачной фабрики, заваленная всяким хламом вплоть до графских карет, ещё со времен нэпа, были приютом воров, налетчиков, бандитов.

В отношениях между здешними обитателями, особенно подростками, царил единственный культ – грубая сила; первенство, верховодство выявлялись в жестокой драке. Считалось шиком пройти «школу» тюрьмы или колонии для малолетних преступников».

В 1968 году в бывшем доме Нилаевых открылся дегустационный винный зал «Нектар», интерьеры которого были оформлены по проекту венгерского архитектора А. Гомаки. Можно сказать, что в СССР продолжалась вторая пятилетка пропаганды культурного пития в умеренных дозах.

Бар появился вовремя, но немного не на своём месте, все-таки Ленинград – далеко не винодельческий регион. Витрины зала были украшены модной керамической скульптурой. «Нектар» казался жителям Семенцов выражением особого городского шика 1970-x годов. Дегустационный зал пережил «горбачевский сухой закон», а в 1990-х годах даже стал совместным российско-финским предприятием. У наших северных соседей «дегустаторы градусов спиртного» были ещё те. Потом «Нектар» как-то бесславно переполз в новый век и тихо испустил свой винный дух.