Читаем Прощание с коммунизмом. Детская и подростковая литература в современной России (1991–2017) полностью

Кратко пересказать сюжет повести Дашевской совсем непросто. В сюжете много разных мелких ответвлений: Игнат забывает забрать брата из детского сада, ломает ногу, учится играть на трубе. Иногда Игнату кажется, что он чего-то добился и смог что-то сделать – например, сварить макароны для брата и мамы, купить стаканчик кофе для расстроенной чем-то девушки, помочь упавшему и разбившему лицо человеку. Все же в повести почти нет традиционных четких моментов, которые помогли бы пересказать сюжет или хотя бы его главную линию; разные действия включены в историю только потому, что они отражают внутренние состояния самого Игната и его индивидуальную внутреннюю речь. То, что происходит в повести, определяется не сюжетом. Герой начинает лучше понимать свои неврологические особенности, обнаруживает творческие способности, осознает, что он не одинок и что отличаться от других – нормально. Игнат учится принимать себя – через дружбу, помощь другим и чувство ответственности, через принятие и уважительное отношение взрослых. В конце повести Игнату исполняется четырнадцать, и он понимает, что нужен семье именно таким, какой есть, и что он нашел свое место в мире.

Внутренняя речь Игната, как у всех подростков в глобализированном мире, пересыпана английскими словечками, записанными русскими буквами: «даунхилл», «инглиш», «джингл беллз», «гугл», «аут», «фотошоп», «фейк», «хотдог»494. Игнат рассказывает о себе в настоящем времени, чаще всего эта внутренняя речь передает как мысли и игру воображения, так и самые обычные действия: Игнат бежит по эскалатору, фотографирует на телефон, сидит на уроке, катается на роликах вдоль Москвы-реки. Игната очень интересует язык, он любит игру слов и игры со словами – и записывает в блокнот интересные слова и собственные стихи. Стихи постепенно становятся все более сложными. Где-то в середине повести он рассуждает про себя: «Что вот мы, как не слова? После человека остается что? Слова. Это много или что. Или пустое место, ничего»495. Игнат склонен к саморефлексии и метапознанию: он часто думает о том, о чем он сейчас думает, и о том, как он воспринимает окружающий мир. Он особенно внимателен к природе, для него увидеть природное явление – «запомнить все, до маленького листочка, который завис в воздухе» – это как «стоп-кадр», что подчеркивает, насколько его непосредственный опыт опосредован технологиями и фильмами496. Схожим образом даже кофе, например, проливается, «словно в замедленной съемке»497. Эти и другие подобные моменты освещают более широкую тему, поднятую в повести: как меняются восприятие и мыслительные процессы детей и подростков, растущих в сегодняшнем «цифровом мире».

Мир Игната тесно связан с популярной культурой, которая определяет его восприятие реальности – воображение мальчика будоражит фильм «Матрица»498. Известные произведения советской культуры также находят место в повести в прямых или скрытых отсылках к «Чуку и Геку» и «Тимуру и его команде» Гайдара, мультфильму «Ежик в тумане». Упоминается группа «Аквариум» («папа любит»). Советское прошлое проникает в мир Игната и другими путями: он и его приятели обнаруживают заброшенный с советских времен многоквартирный дом. Друг Игната, Миша, находит фрагменты старых газет, подклеенных под обои. В газете упомянут технологический процесс книжного производства в Советском Союзе499. Эта приведенная полностью цитата служит нескольким целям: помогает читателю лучше понять историю того мира, где живет Игнат, связывает современных героев с прошлым и позволяет Дашевской своего рода комментарий о том, какова была ситуация с книгами и чтением тогда и сейчас.

Такие неожиданные языковые вставки имеют и другую функцию – это включение в повесть взрослой речи. Выделяя взрослую речь, как бы беря ее в кавычки как прямое цитирование какого-то иного текста, Дашевская применяет совершенно новый прием передачи двойного голоса. Вместо того чтобы смешивать голос взрослого автора и голос ребенка-героя, Дашевская создает нарратив тринадцатилетнего подростка, который обнаруживает и цитирует (или как-то иначе пересказывает) читателю взрослую речь как таковую. Например, такой двойной нарратив встречается в начале повести, когда Игнат беспокоится, как он успеет все сделать:

Я не понимаю, когда все это разгрести. Надо доклад. Надо реферат. Надо газету на английском. Чего я, дурак, вызвался?! Про остальные уроки уже и не говорю. Левку мама обещала забрать, но я должен тогда посуду помыть. И «привести комнату в человеческий вид»500.

Игнат цитирует мамины слова – это иной, не его голос, голос, который может требовать, хвалить или как-то иначе передавать ожидания взрослых. Подобным образом он цитирует и других взрослых, например учителя рисования в художественной школе:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Маршал Советского Союза
Маршал Советского Союза

Проклятый 1993 год. Старый Маршал Советского Союза умирает в опале и в отчаянии от собственного бессилия – дело всей его жизни предано и растоптано врагами народа, его Отечество разграблено и фактически оккупировано новыми власовцами, иуды сидят в Кремле… Но в награду за службу Родине судьба дарит ветерану еще один шанс, возродив его в Сталинском СССР. Вот только воскресает он в теле маршала Тухачевского!Сможет ли убежденный сталинист придушить душонку изменника, полностью завладев общим сознанием? Как ему преодолеть презрение Сталина к «красному бонапарту» и завоевать доверие Вождя? Удастся ли раскрыть троцкистский заговор и раньше срока завершить перевооружение Красной Армии? Готов ли он отправиться на Испанскую войну простым комполка, чтобы в полевых условиях испытать новую военную технику и стратегию глубокой операции («красного блицкрига»)? По силам ли одному человеку изменить ход истории, дабы маршал Тухачевский не сдох как собака в расстрельном подвале, а стал ближайшим соратником Сталина и Маршалом Победы?

Дмитрий Тимофеевич Язов , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / История / Альтернативная история / Попаданцы
Основание Рима
Основание Рима

Настоящая книга является существенной переработкой первого издания. Она продолжает книгу авторов «Царь Славян», в которой была вычислена датировка Рождества Христова 1152 годом н. э. и реконструированы события XII века. В данной книге реконструируются последующие события конца XII–XIII века. Книга очень важна для понимания истории в целом. Обнаруженная ранее авторами тесная связь между историей христианства и историей Руси еще более углубляется. Оказывается, русская история тесно переплеталась с историей Крестовых Походов и «античной» Троянской войны. Становятся понятными утверждения русских историков XVII века (например, князя М.М. Щербатова), что русские участвовали в «античных» событиях эпохи Троянской войны.Рассказывается, в частности, о знаменитых героях древней истории, живших, как оказывается, в XII–XIII веках н. э. Великий князь Святослав. Великая княгиня Ольга. «Античный» Ахиллес — герой Троянской войны. Апостол Павел, имеющий, как оказалось, прямое отношение к Крестовым Походам XII–XIII веков. Герои германо-скандинавского эпоса — Зигфрид и валькирия Брюнхильда. Бог Один, Нибелунги. «Античный» Эней, основывающий Римское царство, и его потомки — Ромул и Рем. Варяг Рюрик, он же Эней, призванный княжить на Русь, и основавший Российское царство. Авторы объясняют знаменитую легенду о призвании Варягов.Книга рассчитана на широкие круги читателей, интересующихся новой хронологией и восстановлением правильной истории.

Анатолий Тимофеевич Фоменко , Глеб Владимирович Носовский

Публицистика / Альтернативные науки и научные теории / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное