Прощание с мирной жизнью

— Ах, вот что! — Амальтея опять недовольно наморщила лоб. — Дайте сюда газету! — Теперь ее голос звучал капризно, высокомерно. — И вынесите, пожалуйста, цветы, они слишком сильно пахнут, от них голова разболится. Или нет, поставьте вазу вон туда, на угловой шкафчик, и отворите окно… Да не настежь! От сквозняка еще простудишься. Так, да, так лучше. А писем не было? Не понимаю, вечерней почты здесь не бывает?.. Хорошо, можете идти. Постойте, скажите на кухне, чтобы мне подали сюда чай и бутерброды на двух человек, так что-нибудь через полчаса. Нет, лучше я позвоню, когда подать, но смотрите, чтобы не пришлось ждать целую вечность, пока кто-нибудь появится! Поняли?

— Да, сударыня. — Горничная присела и вышла легким, почти танцующим шагом. Капризный, ворчливый тон Амальтеи, по-видимому, нисколько на нее не подействовал.

Ах, хотя бы разок еще быть такой беспечной! Амальтея опять боролась с изводящей головной болью. Сказать портье, что ей не по себе и принять визитеров она не может? Но ведь это значит проявить непростительное малодушие. Нет, нет, это не годится.

С легким вздохом взяла Амальтея газету. По привычке бросила первый взгляд на столбец, отведенный биржевым делам. Товарная биржа в общем была устойчива. Котировка хлопка не изменилась. Кофе шел вяло, лен и хмель в цене не падали, но при умеренном спросе.

«Не очень волнующе. А как акции?» Быстро пробежала она глазами отчет о настроении на международном рынке: «Благоприятная ситуация на лондонских переговорах о мире между турками и болгарами, а также возможность снижения процентной ставки Немецкого государственного банка внесли некоторое оживление, однако сделок как в биржевом зале, так и на «малой бирже» маловато. Металлургические и оружейные акции под влиянием известия о понизившемся поступлении заказов пали до одиннадцати пунктов, но к вечеру несколько поднялись в цене… Акции текстильные и богемского фарфора повысились… Стекло… А, вот! Пильзенские пивоваренные и нестомицкие сахарные поднялись на полпункта».

При чтении биржевых отчетов у Амальтеи всегда начиналось легкое сердцебиение, сейчас сердце успокоилось — бумаги, которые были у нее, поднялись в цене. Правда, только на полпункта, но движение на повышение удерживалось уже долгое время. Как и предвидел Гелузич.

Ну и Марко, молодец! Несмотря на то, что произошло между ними, Амальтея все еще чувствовала к нему слабость, и с полным основанием, как она сейчас растроганно призналась сама себе. При всей его любви к рискованной биржевой игре ей он все время внушал: «Оставь, милая, в покое оружейные акции! Правда, на них можно в два счета заработать целое состояние, но зато так же быстро и разориться. Для тебя самое разлюбезное дело пивоваренные или сахарные бумажки, вообще что-нибудь устойчивое. Помни: все, что связано с желудком, — золотое дно. Есть кризис, нет кризиса, на пиво всегда спрос. Пушки и броневые плиты — совсем другое дело; достаточно наступить неожиданному международному успокоению — и заказы тю-тю, а с ними, конечно, полетит к черту и курс».

Да, у Марко при всех его пороках и недостатках, несомненно, много хороших черт. И сейчас еще (хотя он и клюнул на глазки этой противной молоденькой Рейтер) в деловом отношении он остался верен ей, Амальтее, и все время соблюдает ее интересы… Вот и приобретением на необычно благоприятных условиях большого пакета «нестомицких» она обязана его неустанным заботам.

«Было бы просто безумием вконец портить с ним отношения, — раздумывала Амальтея, — но это неизбежно случится, если я выложу этой девчонке все, что я о ней думаю. Вообще не следовало ей писать. Но, может, она не придет? Нет, чтобы она да не пришла, нет, она не из таковских. Мне не следовало ей писать, не должна была я этого делать. Но разве человек всегда поступает правильно? Разве можно всегда все рассчитать? Господи, я веду себя, как девочка! Неужели нельзя просто десять — пятнадцать минут поболтать о том, о сем, равнодушно, вежливо, ничего не касаясь. Само собой, ни слова о Марко. Ни намека на огорчение, ревность. Просто выражу внимание внучке старого своего друга… Да, так и сделаю. Тогда все будет в порядке».

IX

Но, увидя Валли у себя за столом, Амальтея не выдержала, хотя и твердо решила не выходить за пределы вежливой светской болтовни. Когда она разливала чай, сразу же и началось.

— Благодарю вас, воды не надо, — заметила Валли, когда Амальтея хотела разбавить чай.

— Но, милочка, чай слишком крепкий. И сахару не хотите? Я, право, не знаю, но разве это не вредно…

— Ах, что вы. Сорная трава живуча. У меня лошадиные нервы.

— Да, милочка, это мне известно. И, конечно, я также отлично знаю, что с советом женщины старше вас вы не посчитаетесь. Все же вам не мешало бы подумать о дальнейшем. Молодость не длится вечно. — Амальтея прикусила язык; она совсем не хотела этого говорить, но теперь, когда слова сорвались с ее уст, она с раздражением повторила: — Да. Молодость не длится вечно. И следует подумать о том, что будет дальше.

Валли с аппетитом кушала бутерброд за бутербродом.