Прощание с мирной жизнью

— О вечер, о земля, о счастье жить на свете! — продекламировал он строку одного из своих любимых стихотворений и, не переводя дух, крикнул: — Где хозяин? Мне необходимо промочить горло. Ах, господа, вы лишь наполовину наслаждаетесь пребыванием здесь. Только когда наперегонки с ветром пронесешься на быстролетящих досках по горам и долам, оценишь по-настоящему возвращение к родным пенатам. А если тебя еще ждет жареная курица, — кажется, здесь пахнет жареной курицей, правда?.. Да, так вот, я хотел сказать, что сегодня, например, было просто божественное катание со снежной горы, я все время несся вихрем. Обязательно попробуйте, сударыня, и супругу вашему это тоже не вредно бы. Ах да, чуть не забыл, внизу, в долине, я встретил почтальона, он поднимался сюда. С телеграммой для вас, господин Рейтер. Вот она, надеюсь, приятное сообщение. — Он вытащил из кармана довольно смятую депешу и подал ее Александру.

У Ирены вдруг упало сердце. Она сделала испуганное движение. Александр посмотрел на нее. «Не читай!» — молил ее взгляд.

Александр успокаивающе провел рукой по ее волосам.

— Ну как можно так, Ирена! Телеграмма, должно быть, от Майбаума, деловая. А потом — откладывай не откладывай — этим делу не поможешь.

Мефистофель из казначейства относил на кухню сушить свои шерстяные вещи, теперь он вернулся.

— Черт возьми! Неужели я оказался злым вестником! Это было бы очень неприятно!

— Нет, нет! — Александр прочитал телеграмму и протянул ее Ирене. — Ничего страшного, хотя, конечно, неприятно. Придется уехать отсюда несколько раньше. Но если тебе, дорогая, не хочется?.. — Он вопросительно поглядел на Ирену.

Она перечитывала телеграмму:

«Несчастный случай Польди. Неожиданные семейные осложнения. Просьба помочь. Валли».

— Тебе, дорогая, не хочется? — повторил Александр.

Ирена посмотрела на него.

— Я думаю, придется ехать, иначе нельзя, — сказала она под влиянием противоречивых чувств. Сердце ее сжалось. «Смешной, злой, глупый дурман! — подумала она. — Неужели телеграмма — знамение? Знамение чего и кому?» Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались.

IX

Когда Александр вошел в голубую гостиную, вся семья была уже в сборе. Не хватало только двух младших — Франца Фердинанда и Адриенны да еще, конечно, бедного Польди. Зато громким стрекотом возвещала о своем присутствии еще одна родственница — кузина Хёфльмайер, то и дело восклицавшая: «Господи Иисусе!» и «Боже милостивый!»

Все стояли вместе, только Валли читала газету поодаль, у камина. Александр заметил, что на ней черное, тесно облегающее ее платье с кружевной вставкой, сквозь которую просвечивало что-то розовое, и с очень высокой талией, что выгодно подчеркивало бюст. В выражении ее лица сквозили и любопытство и тревога.

У Александра не осталось времени для дальнейших наблюдений. Каролина фон Трейенфельс подлетела к нему:

— Ну, наконец-то. Что ты скажешь? Хорошенькие здесь творятся дела! Я так и знала с самого начала. Но со мной в этом доме, конечно, не считаются! Вот еще пример того, куда приводит теперешняя аморальность, дорогой Али. Я тебе сразу сказала: человек, который является с первым визитом к даме общества в костюме для верховой езды, да в придачу еще с бутылкой вина, как в трактир! Вот, теперь все выяснилось — аферист, преступный элемент! И такой тип в какой-то мере вошел в нашу семью!

— А это правда? — спросила Елена, обеими руками трепля свою челку. — Макс, разве это доказано? — Ее испуганные, покрасневшие глаза остановились на муже.

Тот изучал свои изящно отделанные ногти, словно на них был начертан ответ, однако ограничился неопределенным покашливанием.

Кругленькая фрау Хёфльмайер, стрекот которой плохо вязался с черным пушком на ее верхней губе, возмутилась:

— Ну как же не доказано? В газете черным по белому напечатано!

— В чешской газете, — возопил Ранкль, — в чешской!

Каролина фон Трейенфельс захлопнула лорнет.

— Милый Фридрих, так мы рискуем уклониться в сторону.

— Пардон, тетя…

— Пардон, милый Фридрих, позволь тебе сказать, что я, как ты понимаешь, не почитаю эту газету за Библию. — Каролина остановилась и бросила уничтожающий взгляд на фрау Хёфльмайер, прервавшую ее очередным своим «господи Иисусе!», потом снова заговорила: — Вообще я считаю прессу злом, я разумею определенную прессу. Но что касается инцидента с господином Гелузичем, то тут я готова безоговорочно поверить даже чешской газете. Достаточно было бросить на него проницательный взгляд, — а у меня, милый Фридрих, взгляд проницательный, можешь не беспокоиться, — я сразу констатировала, что он mauvais sujet. Общественно опасный тип. Абсолютно общественно опасный.

— Так почему тогда полиция не задержала его? — спросила Оттилия своим кукольным голоском; она поглядела на Ранкля, который негодующе кашлянул. — Я просто хотела сказать, Фриц, для чего же тогда полиция?

— Чепуха! — Ранкль вытащил из кармана связку ключей и теперь постукивал ими. — Полиции следовало бы обуздать эту газету и прекратить начавшуюся травлю.