Прощание с мирной жизнью

Гвидо Франк понял это сразу и схватился за представившуюся возможность, твердо уверенный в победе. В течение этих дней он, как сказал Александр Кухарскому, был похож на кипящий котел. Для него не существовало ничего на свете, кроме «аферы» и его статьи, — нет: его миссии, ибо он призван так осветить дело, чтобы сразу попасть в число избранных. Он потерял сон. Исхудал. Кожа, обычно лоснящаяся, стала прозрачной, глаза подернулись задумчивостью. Весь облик приобрел что-то аскетическое. Казалось, его обступают тени Жирардена, Рошфора^{80} и Лассаля.

Он съездил в Вену, в Будапешт и Загреб (деньги на поездки он достал, прибегнув к ломбарду), разыскал соперников и должников Гелузича и расспросил их. Он изучил всю активистскую литературу, практику международной торговли оружием. Он выпытал у жены одного иностранного маклера, что ее муж по поручению Гелузича продал вышеупомянутые кожаные комплекты правительствам двух балканских государств. Ему удалось заполучить секретную активистскую докладную записку, которая требовала превентивной войны как раз против этих двух «исконных балканских врагов Австрии» — в числе других ее подписал и Гелузич.

Когда Франк отдал законченную серию статей — она была озаглавлена «Ответственные неответственные» и начиналась перифразой афоризма Прудона: «Возможно, за родину и умирают безвозмездно, но работают на нее только за мзду» — Александр убедился, что не упущено ни одно из высказанных им пожеланий, что статья превзошла его ожидания.

— Все-таки странно, — сказал он Ирене, которой дал прочитать рукопись, — как это некоторым авторам удается дать в своих статьях больше того, что у них есть. Их писания в известной мере выше их духовных и моральных возможностей. Что это, мошенничество, или результат большого напряжения, или просто права старая пословица: «Даст бог службу, даст и разум»?

— Я вижу, ты в качестве бога твоего сотрудника Франка хочешь присвоить и часть его будущей славы?

— Я не знал, что ты такая насмешница, дорогая.

— О, кому бог дал такого друга, как Александр Рейтер, тому он даст и умение острить.

— Ирена, Ирена, я каждый раз заново открываю тебя; ты каждый раз новая Ирена.

— Этому я особенно рада.

В ее янтарных глазах зажглись огоньки. Александру она показалась особенно желанной.

Это и обрадовало и испугало его. Почему каждому глубокому чувству присущ страх — страх и грусть?

«Ответственные неответственные» произвели фурор.

Одна венская газета, перепечатавшая эту серию статей, назвала Франка восходящей звездой на журналистском небосклоне и получила от своего бюро вырезок заметки и статьи из различных иностранных газет, в которых упоминалось о нем, — была даже одна вырезка из египетской газеты и одна из бразильской.

— Только, ради бога, не вздумайте считать, что вы уже персона, — увидя такой успех, строго и наставительно заметил доктор Кухарский, однако он дал Франку отдельный кабинет в редакции (что, по его словам, в журналистике равнялось посвящению в рыцари) и решил повысить «молодому человеку» жалованье.

И Александр в качестве издателя «Тагесанцейгера» тоже удостоился похвал за напечатание разоблачительных статей. Даже газета союза типографских рабочих, резко нападавшая на Александра за его посредническую деятельность во время забастовки, говорила теперь о его беспристрастности. А Зельмейер выступил в палате господ с речью, в которой противопоставлял образ действия своего друга — «пример сознательной любви к родине критически мыслящего либерала» возне «ура-патриотов и шакалов-дельцов».

— Ну что, разве я не была права? Слава Франка принесла выгоду и тебе! — поддразнивала его Ирена, однако Александр заметил, что она, как ребенок, радовалась почету, выпавшему на его долю.

XIII

Приблизительно тогда же, когда шум, поднятый вокруг дела о поставках на армию, достиг своего апогея (вскоре затем оно было предано забвению стараниями высших инстанций), закончилась и трехмесячная забастовка. Касса союза была пуста; в типографиях работало очень много штрейкбрехеров. Мирное соглашение было достигнуто на более или менее приемлемых условиях, что в значительной мере следовало отнести за счет активного участия Александра.

— Мы выиграли сражение, — заявил он на решающем заседании Объединения издателей. — Теперь мы должны привлечь на свою сторону рабочих.

— Ого! Есть кого привлекать! Эту сволочь! Нет, благодарю покорно! — кричал толстяк Бишицкий. — Если мы добились преимущества, надо его использовать до конца. Я как-нибудь обойдусь без громких слов о великодушии победителя. В хрестоматии они, возможно, и уместны, но в практической жизни ломаного гроша не стоят.

— Дело не в великодушии. Дело в широкой и дальновидной политике предпринимателей. Это нечто совсем другое.

— Пустые разговоры, идеалистические бредни! Надо смотреть на вещи реально. Если мы хотим в ближайшие десять лет спокойно работать, мы должны ясно показать этим лодырям, что забастовка — преступление, за которое нечего ждать награды.

Господин Холлан, решительно распушив свою бороду а-ля Генрих IV, поддержал Бишицкого.