Прощание с мирной жизнью

Тетя Каролина, сдерживая нетерпение, проводила взглядом Адриенну, с подчеркнутой благовоспитанностью медленно направлявшуюся к двери, затем, не теряя времени, снова уткнулась в экстренный выпуск.

«У кого хватит смелости заглянуть в темную душу Штерникеля, которого инстинктивно влекло блуждать по лесам, грабить одинокие хутора, убивать стариков, а после убийства поджигать дом?» Каролина фон Трейенфельс так увлеклась чтением, что даже позабыла сосать свои лепешки. «Кто может постичь психологию этого человека-зверя, который, совершив злодейское убийство, варит молочное хлебово для поросят, заботливо выгоняет на пастбище скотину, с трепетом падает на колени перед молоденькими девушками». Каролина испытывала сладострастный ужас. «Придется все-таки поговорить с девочками, — мысленно рассуждала она, — хотя бы для того, чтобы они знали, что делать, если, не дай бог, попадут в подобную ситуацию. Пресвятая дева Мария! Они еще так наивны, ничего не понимают!»

Тем временем Адриенна примостилась на подоконнике в бельевой, как она это часто делала девочкой, когда бывала в дедушкином доме. Она смотрела, как фрейлейн Шёнберг убирает белье.

Экономка вынимала только что выглаженное белье из большой корзины и по полдюжинам складывала его в стопки. Время от времени она прерывала это занятие, разворачивала то одно, то другое и тщательно осматривала. Потом перевязывала готовые стопки атласными лентами цвета сомон и укладывала на полки в стенном шкафу, из недр которого доносился запах хранившегося там лавандового мыла.

Во время работы язык фрейлейн Шёнберг ни на минуту не пребывал в бездействии. Общие рассуждения о характере людей сменялись замечаниями о любовных похождениях лакея Ябурека или о привычках булочника и его жены, живущих на углу. Заодно фрейлейн Шёнберг, словно невзначай, пустилась рассказывать об увлечении Валли концертами, явившемся полной для всех неожиданностью.

— Уж так наша Валли любит искусство, просто страх как любит, — сюсюкала она, близко поднося к своему вздернутому, как у мопса, носу чехол с кресла, — раньше Академией живописи просто бредила, а теперь одно в голове — домашние концерты у баронессы фон Арндтем.

Поток ее слов прервала кухарка, крикнувшая, что пришел Янко, словак-жестяник, который аккуратно два раза в год — весной и осенью — являлся в рейтеровский дом, связывал проволокой треснувшие глиняные горшки и чинил поломанные мышеловки.

— Вот ведь, точно нарочно подгадал! — вздохнула фрейлейн Шёнберг и, пожав плечами, с сожалением покинула бельевую.

Адриенна продолжала сидеть на подоконнике.

Тишина завела свою песенку; ее не нарушали ни жужжание большой мухи, все снова и снова тыкавшейся в окно, ни тиканье деревянных стенных часов, висевших над дверью. Адриенна вспомнила, что девочкой думала, будто в их деревянном футляре спрятана кузница гномов. Вместе с этим воспоминанием подкралось к ней и приятное состояние сонливости, как в пору ее детства, когда она, прикорнув где-нибудь в укромном уголке, сладко дремала.

Окружающие ее предметы растворились в золотистом тумане.

Время текло, несчитанное, немереное.

Тут в коридоре послышались легкие шаги и затихли в том конце, где была комната Валли. Адриенна протерла глаза и соскочила с подоконника.

XII

Дверь к Валли была только притворена.

Адриенне послышалось, будто кузина там с чем-то возится, но, открыв дверь, она увидела, что в комнате никого нет. Окно было настежь, и ветер надувал парусом пестрые занавеси и играл с двумя цветочными горшками, стоявшими на письменном столе.

Цветочные горшки — азалия и цикламен — привлекли внимание Адриенны. Пышный куст азалии — уже почти деревцо — рос в красивом фарфоровом горшке, бледно-розовой, в тон цветов, окраски. Такие горшки Адриенна видела только в витринах самых шикарных цветочных магазинов на Грабене. Рядом с азалией лиловенькие цикламены в простом глиняном горшке казались просто скромными полевыми цветочками.

Адриенна рассмеялась над своим сравнением. Да, стоявшие тут цветы невольно наводили на мысль о домашних балах. Но танцевальный сезон прошел. И свое рождение Валли отпраздновала уже полтора месяца тому назад.

Адриенна наморщила лоб. Намеки и недомолвки фрейлейн Шёнберг о вдруг пробудившейся у Валли страсти к концертам приобретали теперь особый интерес.

«Откуда у нее столько цветов?» Взгляд Адриенны задержался на правом ящике письменного стола. Сюда Валли прятала письма. В щели между краем ящика и рамой стола как раз торчал кончик конверта, должно быть, его можно выудить шпилькой!

«Фу, что за гадкая мысль», — сейчас же остановила себя Адриенна. Она почувствовала, как краска залила ей лицо, и принялась торопливо тереть пальцы, словно хотела стереть с них грязь.

Но желание достать письмо только усилилось. Искушение было слишком велико, Адриенна чувствовала зуд в руках, словно от ожога крапивой, она знала, против этого есть только одно лекарство: уступить. Так бывало и в школе: на уроках катехизиса или на молебствиях в дни рождения членов императорской семьи на нее вдруг нападал смех, и она ничем не могла его остановить.