Прощание славянки

— Пока еще ничего не ясно. Но я хочу вас попросить вот о чем: вы можете метать молнии в Австрию, но ни в коем случае не трогайте Германию!

Журналисты на мгновенье замолкли, ожидая от министра более пространных комментариев, однако тот, как показалось многим, обреченно махнул рукой и уселся в ожидавшее его авто.

Машина мягко тронулась, недовольные столь коротким интервью журналисты остались позади.

— Впрочем, — грустно усмехнулся министр, — можете трогать и Германию! Все равно ничего не изменить…

После утреннего чая 27 июля Николай II сел за письменный стол и макнул перо в чернила.

Царь взглянул на лежавший перед ним лист чистой бумаги и вспомнил свой недавний разговор с бывшим министром внутренних дел П. Дурново.

Тот убеждал его в том, что союз с Францией и Англией противоестественен для России.

— Россия и Германия, — говорил бывший министр, — представляют в цивилизованном мире якрое консервативное начало, противоположное репсубликанскому. Наша война с немцами неизбежно ослабление мирового консервативного режима. Более того, нет никакой разницы в том, кто кого победит, Россия Германию, или Германия Россию. Независимо от этого в побежденной стране неизбежно возникнет революция, но при этом социальная революция из побежденной страны обязательно перекинется в страну победившую, и именно поэтому не будет ни побежденных, ни победителей, как не будет и нас вами! Что же касается России, то любая революция в ней примет социалистические формы…

Так думал не только бывший министр.

Уже упоминавшийся выше посланник в Цетинье А. А. Гире после тщательного анализа событий последних лет также выступил за изменение российской политики на Балканах: от конфронтации с Австро-Венгрией к сотрудничеству с ней в «духе Мюрцштега».

Конечно, Николай не мог не понимать того, что по своему духу Германская империя куда ближе России, нежели республиканская Франция, уже однажды перевернувшая Европу.

О чем и сказал тогда Дурново.

— Я все понимаю, — ответил царь своему бывшему министру. — Но обстоятельства сильнее нас. Нами движет рок…

Вряд ли Николай не понимал и того, что его заступничество за Сербию приведет к трагедии мирового масштаба.

Сложно сказать, сомневался ли в эту ответственную минуту царь в том, следует ли ему до конца исполнить свой долг христианиа, или изменить данному им слову…

Если верить автору книги «Николай II» Н. Боханову, то никаких сомнений царь не испытывал.

«Император, — пишет Боханов, — не хотел войны. Он прекрасно сознавал, что любой вооруженный конфликт неизбежно принесет страдания, лишения, смерть.

В глубине души всегда являлся противником насилия, а когда ему приходилось с ним сталкиваться, неизбежно испытывал сожаление, а часто и раскаяние.

Понимал он и то, что любая неудачная война таила в себе угрозу революционного взрыва, повторения всего того кошмара, пережитого им и Россией в 1905–1906 годах.

Знал он и то, что на пути победоносной и быстрой военной кампании много различных препятствий: начатое незадолго до того перевооружение русской армии было еще в полном разгаре.

Ее техническая оснащенность и огневая мощь существенно уступали германской. Все это Николай Александрович понимал.

Однако пойти на предательство, совершить, по его мнению, аморальный поступок и бросить на растерзание дружественную страну — Сербию — теряя этим престиж и в России, и в мире, он не хотел и не имел права. Встать на защиту славян и России — в этом был его долг, а монарший долг — святая обязанность, это угодное Богу дело. Как же можно уклониться от него!

Безысходность диктовала нежеланный выбор, и он был сделан».

В результате этой безысходности королевич Александр в тот же день получил телеграмму следующего содержания.

«Ваше Королевское Высочество, — писал русский царь, — обращаясь ко мне в столь тяжелый момент, не ошиблось в чувствах, которые я питаю по отношению к Нему и в моем сердечном расположении к сербскому народу.

Самым серьезным образом Мое внимание обращено на настоящее положение и Мое правительство всеми силами старается преодолеть настоящие трудности.

Я не сомневаюсь, что Ваше Высочество и королевское правительство облегчат эту задачу, не пренебрегая ничем, что могло бы привести к решению, которое предотвратит ужасы новой войны, соблюдая в то же время достоинство Сербии.

Все Мои усилия, пока будет хотя бы самая маленькая надежда избежать кровопролитие, будут направлены к этой цели.

Если, вопреки нашему самому искреннему желанию, успех не будет достигнут, Ваше Высочество может быть уверено, что ни в каком случае Россия не останется равнодушной к судьбе Сербии».

В этом ответе, по словам Сазонова, заключалось все, чего можно было ожидать от русского Государя в эту трагическую минуту.

«В нем, — писал он в своих мемуарах, — ярко выступает миролюбие императора Николая и вместе с тем его твердое намерение, которое разделяла и вся Россия, громко о нем заявившая с первой же минуты, не допустить того, чтобы Сербия стала первой жертвой завоевательной политики Австро-Венгрии на Балканах».