Прощание славянки

Если, как уверяют нас главные действующие лица трагедии 1914 года, они не желали войны, то хочется спросить их, как бы поступили они, если бы они ее желали».

Вечером 27 июля Бертхольд явился к императору.

Тема предстоявшей беседы была все та же: объявление войны Сербии.

Конечно, премьер понимал, что с военной точки зрения торопиться нельзя, так как армия не могла быть готова к выступлению ранее 12 августа.

Но он прекрасно помнил и предупреждение фон Ягова о том, что «сочувственное отношение и интерес к этому шагу (т. е. объявлению войны) в Германии может ослабеть благодаря этой отсрочке».

«Ослабевший интерес» Германии мог означать только одно: потерю поддержки Германии, а значит и возможности объявить войну.

— Я полагаю, — заявил он императору, — что новая попытка держав Антанты добиться мирного разрешения конфликта возможна лишь до того времени, пока объявлением войны не будет создана иная обстановка…

Чтобы получить подпись осторожного императора на акте об объявлении войны, Бертхольд пошел на подлог, включив в него в качестве оправдания пункт о том, что Сербия первая напала на австрийские войска.

Достигнув желаемой цели и получив подпись императора, он вычеркнул фразу, относящуюся к воображаемому нападению сербов.

Все это привело к тому, что ослепленные «военной необходимостью» Генеральные штабы Европы позабыли об основном и первом принципе военного искусства — гибкости, эластичности.

Единственной мыслью генералов в те критические дни было желание как можно скорее пустить свои военные машины в ход.

Стремление к войне и боязнь быть поставленным в неловкое положение взаимно влияли друг на друга.

В Германии, в Австрии, а теперь и в России все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами.

Что же касается австрийских генералов, то они поправу могли разделить вместе с Берхтольдом сомнительную славу числиться в инициаторах войны.

В одиннадцать часов 28 июля 1914 года Белград получил телеграмму из Вены об объявлении Австро-Венгрией войны Сербии.

«В Вене, — докладывал британский посол в Лондон по этому поводу, — царило такое всеобщее настроение, что сообщения вызвали всеобщее ликование, толпы народа заполонили улицы, распевая патриотические песни до утра».

То же самое происходило и в Будапеште.

Там тоже царила атмосфера настоящего праздника, горожане устраивали патриотические гуляния, а дамы засыпали цветами и знаками внимания военных, которым предстояло пойти и побить проклятых сербов.

Оно и понятно!

Война воспринималась как недолгая, и, конечно же, заведомо успешная прогулка.

К серьезному наступлению австрийцы были не готовы, но уже в день объявления войны начали бомбардировку Белграда с кораблей Дунайской флотилии и батарей крепости Землин, расположенной на другом берегу Дуная.

В этот же день Берхтольд ответил отказом на предложение Сазонова продолжать переговоры с австро-венгерским послом в Петрограде.

В Петербурге с часа на час ожидали объявления австрийской общей мобилизации, приказ о которой и был подписан в день объявления войны Сербии.

В Петербурге и Париже настойчиво требовали, чтобы Англия, наконец, определила свою позицию.

Сазонов послал телеграмму графу Бенкендорфу в Лондон.

«Мои беседы с германским послом, — писал он, — укрепляют во мне предположение, что Германия поддерживает неуступчивость Австрии.

Берлинский кабинет, который мог бы остановить развитие кризиса, по-видимому, совершенно не влияет на своих союзников.

Германия находит ответ Сербии неудовлетворительным. Мне кажется, что Англия, более чем всякая иная держава, могла бы еще попытаться воздействовать на Берлин, чтобы побудить германское правительство к нужным шагам.

Ключ положения находится, несомненно, в Берлине».

Еще через час Сазонов получил телеграмму от генерального консула России в Фиуме телеграмму, в которой тот сообщал об объявлении осадного положения в Словении, Хорватии и в Фиуме и о созыве резервистов всех разрядов.

Сазонов встретился с английским послом Д. Бьюкененом и французским М. Палеологом.

По словам последнего, было решено «испробовать все, вплоть до невозможного, чтобы отвратить войну».

Не совсем ясно, что означало это самое «вплоть до невозможного», но стараться там на самом деле старались.

Тем не менее, французский представитель заявил Сазонову, что Франция готова выполнить свои союзнические обязательства.

Из Англии тем временем пришло сообщение, что английский флот начал скрытую мобилизацию.

Все вместе это укрепило Петербург в мысли, что в случае войны Россия будет не одна.

Тем не менее, напряжение в Петербурге продолжало нарастать.

Германия маневрировала, единственной ее целью было усыпить бдительность русских и отсрочить мобилизацию в России.

Тем временем убеждение неизбежности вооруженного столкновения с Австро-Венгрией вследствие объявления ею войны Сербии проникало все глубже в сознание правительства и общественного мнения всей России.