Прощание славянки

С другой стороны, я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему Правительству сдерживать напор вашего общественного мнения.

Посему ввиду нашей сердечной и нежной дружбы, которая связывает нас обоих с давних пор крепкими узами, я использую всё своё влияние, чтобы убедить австрийцев сделать всё, чтобы прийти к соглашению, которое бы тебя удовлетворило.

Искренне надеюсь, что ты поможешь мне в деле сглаживания тех противоречий, что всё ещё могут возникнуть».

Утром 29 июля указ о мобилизации четырех военных округов был обнародован в обычном порядке.

Накануне издания этого указа Сазонов поручил поверенному в делах России в Германии А. А. Броневскому сообщить германскому правительству о принятых Россией вследствие объявления войны Австро-Венгрией военных мерах, из которых «ни одна не была направлена против Германии».

Утром в России еще не знали о переходе австрийцами сербской границы, но в Генеральный штаб постоянно поступали донсения о мобилизационных мерах на русской границе в Галиции.

Более того, начатая несколько дней назад мобилизация в Германии была к этому времени почти закончена.

Германия, по словам графа Пурталеса, продолжала настаивать на непосредственных переговорах между Веной и Петербургом, на которые Австро-Венгрия по-прежнему не соглашалась.

Что же касается предложения о посредничестве держав, то германское правительство считало ее не приемлемой для своей союзницы.

Теперь, когда военный маховик был уже запущен, никто не мог с уверенностью сказать, насколько на самом деле было велико влияние Берлина на Вену.

Зато было хорошо известно, что Вена, со своей стороны, с чрезвычайной настойчивостью требовала от Берлина заявления нам о намерении Германии приступить к мобилизации, если мы будем продолжать наши вооружения.

Германия добросовестно выполнила это поручение.

Германский посол в Брюсселе фон Белов получил пакет с ультиматумом Бельгии. Вскрыть его надлежало только по особому указанию.

В тот же день Бетман-Гольвег направил угрожающие ноты в Париж и Петербург.

«Военные приготовления, — недвумыслненно говорилось в ней, — вынуждают Германию объявить состояние угрозы войны».

Петербургу указывалось на то, что «если Россия будет продолжать свои военные приготовления, даже не приступая к мобилизации, то эти меры заставят нас мобилизоваться, и тогда едва ли удастся избежать европейской войны».

Одним словом, иду на Вы…

Не остался в стороне от происходящего и Пурталес.

Ровно в 3 часа дня германский посол посетил российский МИД и сообщил Сазонову о принятом его правительством, согласно австрийской просьбе, решении.

Если называть вещи своими именами, то сообщение графа Пурталеса больше походило на ультиматум.

— Мобилизации наших четырех южных округов, — попытался объяснить решение своего правительства министр, — не предпалгает никаких наступательных мер против Австро-Венгрии и объясняется мобилизацией большей части австро-венгерской армии. Еще раз хотел бы заметить, что для использования всех средств к мирному разрешению кризиса было бы целесообразно прибегнуть к посредничеству четырех незаинтересованных держав и, параллельно с этим, к непосредственным переговорам между Россией и Австро-Венгрией…

Но все было напрасно.

Сазонов говорил в пустоту.

— Если Россия не откажетесь от военных приготовлений, — еще раз повторил Пурталес, — то Германия даже при всем желании не сможет остаться в стороне. И, поверьте, это отнюдь не ультиматум, только дружественное предостережение…

Если верить некоторым источникам, то Сазонов отбросил всякую дипломатию и высказал послу в ответ на его «дружественное предостережение» все, что он думал по этому поводу.

А думал он то, что Австрия проявляла свою агрессию только потому, что за ее спиной стояла Германия. И не просто стояла, а подталкивала Вену на решительные и провокационные действия. И обстрел Белграда служил лучшим докозательством тому.

Конечно, Пурталес возмутился и вступил в очередной долгий и бессмысленный спор.

Однако Сазонов даже не слушал его. Он прекрасно понимал: что любые их речи и возмущения уже не имели никакого значения.

Так оно и было.

Определяющим фактом возникшей ситуации было то, что военное руководство Германии и Австро-Венгрии — генералы Мольтке и Конрад считали войну Центральных держав с Россией неизбежной. И чем раньше она начнется, уверяли они, тем лучше для Германии и Австро-Венгрии.

С каждым годом империя славян набирала силу, что усложняло борьбу с ней.

Кайзер Вильгельм и канцлер Бетман-Гольвег, разделив эту точку зрения, решили судьбу своих государств.

Обращаясь к кайзеру, Бетман-Гольвег прямо сказал: «Россия должна быть безжалостно подавлена».

29 июля генерал фон Мольтке написал решающий меморандум канцлеру Бетман-Гольвегу: «Ввиду того, что Россия выступила на стороне преступной нации, война, которая на десятилетия уничтожит цивилизацию всей Европы, неминуема… Чувство верности принадлежит к числу наиболее прекрасных черт германского характера».