Прощённые

Адольф Плюшар.  Весьма занятный малый. Книгоиздатель. Теперь нуждается в деньгах, а потому пытается расположить Сапожникова. Недавно виделся с Екатериной Новосильцевой. И что? Всё это может, ровным счётом, ничего не значить. Даже, наверняка. (Он поплотнее запахнул шинель, прикрыл глаза и поудобней развалился на сиденье.)

Яков Иванович Ростовцев. Свояк хозяина. Достойный господин, и из себя весьма приятный. Держался за столом как полноправный член семьи. Близок с хозяином. С сестрой предупредителен и, в целом, выглядит заботливым и терпеливым братом. (Тут Шарлемань воспроизвёл в уме момент беседы.) Да и в историю с дуэлью Яков Иванович неплохо посвящён. Что, впрочем, в кругу офицеров, неудивительно.

Потом жена хозяина. (Тут Шарлемань непроизвольно подавил смешок. Опять припомнил милую хозяйку и, всё-таки, себе под нос, тихонько, рассмеялся.) Особа, хоть и недалёкая, а всё же славная, да и собою недурна. Пожалуй, Алексей Семёнович супружеством доволен. И дай им Бог…

Сам Алексей Семёнович. Конечно, далеко непрост. По мне – разыгрывает простоватость, но сам хитёр и скрытен.

(Иосиф Иванович мелко затряс головой, как будто избавляясь от жужжащей мухи. Уж больно не хотелось подвергать сомнениям возникшую симпатию. Купец Сапожников его к себе весьма располагал).

…И скрытен и хитёр. Ну так известно, что сословие, поди, не простотой ума живёт. От простодушия большого капитала-то не сделать.

Сапожников умён, рассудочен и осторожен. Предположить, чтоб этот человек стал исполнять чужую волю? Конечно, слишком маловероятно. Скорее, здесь возможен некий сговор. А если сговор – с кем?  Но главное – ради чего? Загадка-то никак не разрешилась…

Он приподнял сползший на лоб цилиндр.

– А, впрочем, мне до этого нет никакого дела! – и с наслаждением вздохнул. Зевнул… И всё равно вернулся к прежним мыслям.

– Да вроде всех и перебрал, все господа вполне достойные…

Тут Шарлемань прикрыл глаза. Припомнил.

– Ах, да, ещё профессор. Милейший господин в пенсне. ( Сразу представил его облик, ухмыльнулся.)

– Но тут всё просто – доктор ищет новых пациентов. Не без предвзятости, конечно, а побогаче. Да ведь мы все так и живём. Все люди слабые – куда как прав хозяин.

И снова вспомнился Сапожников – как будто благодушное лицо, неспешный говорок, глаза не без лукавства… прищуренные.

«Ответственность и осторожность. Совесть и страх.»

Страх или совесть –  что кому важнее? Вот в чём вопрос.

И архитектор, под порывом ветра, поёжился, закутался в шинель.

«Да вы так не волнуйтесь, Шарлемань.»

Действительно, этак ещё немного и – к доктору Браженскому. А тот уж будет рад! Ах, доктор! Доктор… За завтраком Браженский был на почётном месте, рядом с хозяином. А это значит, что такого лекаря, как он, заполучить непросто. Но вёл себя профессор, как-то странно. Или хитро. Если подумать – он не говорил – играл… Зачем-то показал свой интерес к давней дуэли: «– Я полагаю из-за женщины, ля фам?» Ведь разговор тогда и завязался. Ещё… Он будто прятал под пенсне глаза.

Коляска резко, с брызгами и стуком, свернула в переулок. И Шарлемань как будто пришёл в себя.

– Возможно, что я попросту сгущаю краски. К тому же, думать скверно о малознакомых людях нехорошо. Ведь так и упырей ловить возьмёшься, не ровен час. Что не смешно – нелепо. Разумней просто делать своё дело – а там подскажет Бог.

Подумал к месту. Коляска следовала по Большой Конюшенной и, проезжая мимо Мариинской церкви, он выглянул, и, сняв цилиндр, осенил себя крестом. Несколько брызг попало на макушку, на щёки.

«Весна!» – подумал архитектор и повеселел.

Приободрившийся, даже почти спокойный, Иосиф Шарлемань прибыл домой. Переоделся в домашнее платье, затем уединился в кабинете. Там, как всегда, царил порядок, поддерживаемый с педантичностью: недавние проекты, в аккуратных папках, расставлены на верхних полках стеллажа, ниже – по давности, совсем внизу, за дверцами, – архив. В узком стенном шкафу теснились кофры; в конторке – стопки из журналов и газет, отдельно – папки с документами и переписка… На письменном столе – только чернильница и готовальня. Во всём – рациональность и простота, покой и основательность.

Сегодня он не захотел работать. Да, собственно, на то и воскресенье. Провёл остаток дня в спокойной праздности, лениво пролистал журналы, перечитал недавние послания. Потом, за ужином, посплетничал с Петром… А после принял сонных капель и лёг в постель.

Тем ранним утром, наступивший понедельник был, по обыкновению, будничным и тихим. Покуда, после кофея, Иосиф Шарлемань не потянул за ручку кабинета…