Прощённые

Княгиня, мигом покрасневшая сквозь пудру, опять с несчастным видом закивала. Зато книгоиздатель, уже порядком захмелевший, склонился к уху Шарлеманя и зашептал:

– Князюшка-то наш по этой части раньше и сам слыл превеликим мастером. Очень был падок до хорошеньких актрисок. А особливо – до красотки Мышкиной, к несчастью, плодовитой. Неужто не слыхали известной эпиграммки?

(Архитектор счёл за лучшее смолчать.)

– Ну как же? – ещё жарче зашептал Плюшар: – «Он стал родителем мышат, а те ему мешат, шуршат…» – и еле сдерживая смех, спрятал рот за салфеткой.

Между тем, князю на выручку пришёл Сапожников:

– Да полноте, вам, душенька! Можно подумать, что у вас на дамских чаепитиях обходятся без сплетен. Как бы не так! Поди без сплетен не об чем и говорить. (Пелагея Ивановна с неудовольствием поджала губы.) А потому, что все живые люди по натуре грешны, и таково несовершенствие людское. Да только жизнь при совершенстве-то, скучна.

– Неужто вы, любезный Алексей Семёнович, оправдываете грехи? Вот уж на вас такое не похоже. Пугаете! – с притворным ужасом включился в разговор Адольф Плюшар.

– Да будет вам, Плюшар. Вовсе не за грехи я ратую, но за разумность, да меру допустимого.

– Софистика, право, софистика! – издатель прихлопнул в ладоши. – Ибо мерила этой мере нет.

– Ну отчего же нет? А совесть, страх? Ответственность и осторожность?  Все мы на этом испокон веков стоим.

Иосиф Шарлемань внимал хозяину с живейшим интересом, и Алексей Семёнович всё больше располагал его к себе.

Пелагея Ивановна, быстро сменив гнев на милость,  продолжила:

– Так вот. В семье генерала Чернова Владимир уже был объявлен женихом. Тогда он счёл необходимым поехать за советом к матери. Да только там его затею не одобрили, а вместо этого примерно отчитали – за ветреность и легкомыслие…

– А главным образом – за выбор. Сия «Пахомовна» – совсем не ровня для наследника Орловых. Владимиру была нужна избранница породовитей. – Князь Лаховской пожал плечами.  – Понять неудовольствие Екатерины Новосильцевой не сложно.

– Замшелый аристократический снобизм, – заключила госпожа Сапожникова холодно.

– Значит жениться на Черновой мать сыну не позволила? – спросил доктор Браженский с наивным любопытством (совсем не подходящим к его наружности).

– Не думаю, – ответил Лаховской. – Я знал Екатерину Новосильцеву, как особу язвительную на язык. Предполагаю, что она, скорее всего, посмеялась. А то, что после этого Владимир передумал, – так это больше сам. Екатерина только попыталась уладить дело, без лишнего скандала.

– Я этих подробностей не знаю, – призналась госпожа Сапожникова. – Тогда рассказывайте сами, что и как.

– Известно как – списалась с графом Сакеном, а тот имел серьёзный разговор с отцом Черновой. Потом Владимира оповестили об отказе от руки, со стороны Черновых. Всё с соблюдением установленных приличий. (Позже девица, – и вполне себе благополучно – вышла замуж, – нашёлся благородный офицер. Теперь, по слухам, уже полковничиха.) На том бы и закончилось. Почти по правилам посредственного водевиля… Когда бы юный Константин Чернов, как брат обиженной девицы, не счёл себя её единственным защитником. Младший Чернов тогда служил у нас в столице в Семёновском полку. Дождавшись, когда Владимир Новосильцев вернётся в Петербург, Чернов стал не давать тому покоя и требовал дуэли. Скандал имел широкую огласку, а самого Чернова объявили грозой заносчивых аристократов. Закончилась дуэль весьма плачевно. Да в общем, вся эта история вполне проста.

– Увы, Пётр Александрович. Вот тут вы далеко не правы! – воскликнула Пелагея Ивановна в явно весёлом возбуждении. – А я ведь говорила, что всё было куда сложнее. Позвольте, я вам расскажу. Так вот…

Она немного подержала паузу, чтоб насладиться всеобщим ожиданием.

– В своём рассказе, князь, вы упустили… одно звено всей этой дьявольской цепи! И – главное, какое!

– О, говорите, дорогая Полли! Я в совершенном нетерпении! – воскликнула княгиня.

– У младшего Чернова был кузен… Страшная личность – бунтовщик Рылеев.

– Рылеев? Это тот поэт, который в крепости повешен? – полюбопытствовал Браженский.

– Да-с.  Обождите. Этот Рылеев, как говорят, был очень странным.

– В том мало удивительного. Все сочинители имеют странности, а многие и вовсе страдают нервными болезнями. Среди моих пациентов, к примеру…

– Вы бы, доктор, сначала послушали. Я вам рассказываю не про то.

Присутствующие дружно замолчали, отложив приборы.

– Рылеев начал службу офицером, но вскоре – и без оглашения причин – с военной службы был уволен. Причину этого конечно скрыли, чтобы не обеспокоить общество скандалом.  А дело было в некоторой его… особенности (пока что скажем так). После отставки Рылеев прибыл на жительство в столицу. А здесь устроился на должность заседателя в уголовный суд. И вскоре сделался ярым сторонником смертельных приговоров…

– И, верно, после казней сочинял стихи!

"Его ужасные злодейства

Пересказав в кругу родном,

Твердил детям отец семейства:

" Ужасно быть рабом страстей!" (стихи Рылеева – прим.)

– Князь, ваше шутовство только сбивает меня с мысли. Я, собственно, могу не продолжать.