Прощённые

– Дела мои достойны всяческого порицания, не спорю. Но чтобы обвинять меня в разбое… Вы незаслуженно строги ко мне. Я, заручившись обещанием, – Михаил запнулся, – пусть вынужденным обещанием содействия от Якова Ивановича, всего лишь предложил вашему Шарлеманю довольно выгодную сделку. Заказ Сапожникова вместо вашего заказа.

Новосильцева тут же парировала возмущённо:

– Да он от вашей сделки отказался. Об этом вы узнали от Ростовцева. И вы…

– Да. Признаюсь. – Он помолчал, поёжился и нехотя продолжил: – Я вспылил. В горячности, я совершил непозволительное. Надиктовал Василию письмо с угрозой… Да поручил как-нибудь передать, при соблюдении осторожности. Намеревался припугнуть его. Надеюсь, что моя неловкая попытка особого вреда не учинила. Я виноват…

Она же чуть не задохнулась в возмущении:

– Да вы смеётесь ли? Особого вреда? Хватило нам в семействе безобразий ещё от брата вашего покойного, пьяницы и дебошира, Фёдора. Тот, помнится, спалил трактир, куда его за прежние бесчинства не впускали. Скандал едва уладили. И вы! Чинить ночной поджог квартиры Шарлеманя! Разбойник!

Недоумение в глазах Орлова сменилось ужасом.

– Василий! Господи! Федин денщик, Василий! Так он надеялся тем услужить мне… О, боже мой! Несчастный инвалид…

Этой же ночью в дорожном экипаже купца Сапожникова, снабжённые сопроводительными документами приказчика, Михаил Фёдорович с Василием отправились в Москву.

Несколько дней спустя, уставшая от долгого поста российская столица встречала Пасху. С утра – причудливым и мелодичным хором – перекликались все столичные колокола. Нарядный люд с плетёными корзинами, прикрытыми узорчатыми рушниками, тянулся в церкви. В кондитерской – пекарне у Филиппова шёл бойкий торг пасхой и куличами…

…Только одно досадливое уличное происшествие слегка подпортило в то воскресение всеобщий праздник. Некий бедовый, угостившийся в честь праздничка без меры, лихой извозчик, погнал лошадок да не въехал в поворот, и опрокинулся. Бедняга выпал с козел и приложился темечком к булыжнику на мостовой, да тут же и преставился.

Газеты в эти праздничные дни о столь малозначительном событии писать не стали, и скудное упоминание о нём осталось только в полицейских сводках.

Эпилог

1 мая 1834 года в Лесном, на месте постоялого двора, близ места памятной дуэли, был заложен храм в честь святого равноапостольного князя Владимира. Спустя четыре года, храм освятил митрополит Московский Филарет, как духовный отец основательницы

Храм, возведённый по проекту Шарлеманя, стал одним из последних достойных примеров умирающего классицизма … Внутри он был богато декорирован – колоннами искусственного мрамора, пилястрами, лепниной и изысканными витражами. Екатерина Владимировна Новосильцева подарила храму золочёную серебряную утварь, бархатную ризницу, Евангелие, украшенное серебром, эмалью и полудрагоценными камнями, большое бронзовое паникадило. Лично сама она заказывала все алтарные картины и иконы, собственноручно вышивала церковные ризы…

Около церкви возвели три скромных корпуса военной богадельни для отставных солдат, имеющих нужду в уходе по старости или полученным увечьям… Позже, сюда селились люди и иного звания – беспомощные старики или больные, лишённые возможности как-нибудь прокормить себя.

На содержание церкви с богадельней Новосильцева пожертвовала одно из родовых имений в Ярославской губернии с 500 душами крепостных мужского пола, приносящее ежегодный доход 4 500 рублей.

Довольно скоро церковь св. Владимира стала знаковым местом, и в конце XIX века в среде офицеров появился обычай – в случае грозящей им опасности перед дуэлью  идти молиться во Владимирскую…

В 1849 году Екатерины Владимировны Новосильцевой не стало. В том же году ушёл из жизни и великий архитектор, уже забытый, ввергнутый в отчаянную унизительную бедность – Карл Росси. Так уходила и великая эпоха…

Вернувшийся из-за границы племянник Новосильцевой – романтик и меценат Владимир Петрович Орлов-Давыдов вступил в наследование вотчинами тётки – в том числе, имением Отрада. Старинный друг Владимира Петровича, художник Брюллов, приехал погостить в Отраду, где написал портрет хозяйки, супруги Владимира – Ольги Ивановны.

Владимир Петрович считал своим долгом вносить пожертвования для поддержания церкви с богадельней. И, тем не менее, после отмены крепостного права, когда доход с подаренного Новосильцевой имения на нужды церкви прекратился, взносов наследника стало совсем недостаточно. Благотворительное заведение постепенно, но верно клонилось к упадку. К началу xx века состояние его было плачевным.

"От прежних риз не осталось и следа, нет в богадельне даже портрета основательницы, исчез куда-то старый архив, капитал растаял, а от храма, которым интересовалась лет двадцать назад Академия художеств, осталось одно грустное воспоминание. Потолок, облицованный розовым мрамором, покрыт толстым слоем грязи, звёзды и листья, исполненные из золоченой бронзы, почернели, а иконы, среди которых есть те, что, по преданию, писал сам Брюллов, сгнили или покрылись плесенью". («Вечернее время» 1913 г.)