Прошедшее продолженное время

Сознание зацепило обрывки путешествия на утлой лодчонке по вздутой от половодья реке.

Осклизлые руки давно мертвых деревьев в глубине пытаются схватить лодку за ее тень. Водные жилы играют на серо-зеленой поверхности, выталкивая наружу и утягивая в глубину сор и мелкие ветки.

Наваливающаяся невыносимая сонливость, которая временами перебивает прямую и явную опасность.

Периодические отключения сознания, когда сборное алюминиевое корыто начинает вращаться в потоках, пытаясь черпнуть воды низким бортом.

Ему не захотелось писать об этом, и он перешел сразу к прибытию во Владимир.

«…Так прошло несколько дней. Мертвый, убитый излучением край давно остался позади. На берегу сошли остатки снега. Ветви деревьев перестали быть мерзлыми култышками, по неуловимым признакам обнаруживая движение соков, готовность снова украситься нежно-зелеными молодыми листочками.

Дорога кончилась неожиданно. Сначала донесся звон колоколов. Бухал большой колокол Успенского собора, слух различал и другие звонницы города. Звон плыл над лесами и топями, все время, пока Клязьма петляла вдоль затопленных извилистых берегов. Потом возникли искорки золоченых куполов на холмах над болотными топями.

Я был дома. Судя по тому, как драли глотки мелкие колокола на соборе Александра Невского, во Владимире была Пасха.

Сил изумляться, негодовать или радоваться не было. Два человека в одном теле, просматривающие жизнь друг друга, исчерпали весь его ресурс.

Наконец появилась пристань. Я причалил свою посудину, привязал. Потом, подумав, вытащил ее на помост.

Вокруг было пусто. Народ, как и ожидалось, толокся в храмах. Я хотел взять кое-какие пожитки, но ограничился тем, что достал железную коробочку с ампулами. Отошел к дальним мосткам, которыми не пользовались из-за ветхости конструкции.

Обмотал коробку веревкой для верности и кинул под гнилые мостки, завязав кончик веревки за балки. Получилось практически незаметно. Если не знать, где искать, найти нычку можно только случайно.

Пыхтя и обливаясь потом, я поднялся по крутой тропинке, беспрепятственно вошел в Кремль. Никем не остановленный прошел в дворцовый храм, где вовсю шла служба.

Охранники отдавали честь и оставались стоять с выпученными глазами. Иные украдкой осеняли себя крестом, бормоча молитвы против нечистого.

Архиепископ лично читал проповедь, восхваляя вещавшего слово Божие, воплощенную длань Господню, Пророка-Спасителя всея люди Владимирская.

Молящиеся стали потихоньку расползаться по углам от дочерна загорелого, неопрятного, заросшего щетиной человека с оружием, который точно не мог быть живым. Они вдавились в приделы, потом, вжимаясь в стены, пробирались в притвор, и с криками ужаса выбегали из церкви.

Наконец вокруг меня образовалась пустота. Князь и прочие именитые гости стояли на почетных местах у амвона и были погружены в наигранную святость религиозного экстаза, оттого они ничего не заметили. Проповедник продолжал вещать, ничего не слыша и не видя, как токующий тетерев.

У охраны сработало чувство опасности, и кто-то из вертухаев пихнул Ивана Васильевича указав на нежданного гостя.

Вся княжеская свита повернулась. Под сводами пролетел вздох изумления многих людей, усиленный отменной акустикой церкви. Они все стояли и смотрели на меня, не веря своим глазам. Бояре, придворные, военные, амазонки.

Была среди них и Рогнеда, как всегда, ослепительно прекрасная даже в трауре. Вернее, это была Алена, я вполне научился узнавать, кто из них сейчас в теле благоверной супруги.

Мое присутствие было так же уместно, как явление гнилого трупа на свадьбе. Все эти люди были не такими суеверными, как дворовая мелочь, но и у них сейчас тоскливо сжимались анальные сфинктеры в ожидании того, что немертвый начнет рвать их в клочья.

Я стоял в кругу настороженного внимания, оскорбляя светлый праздник и чистый храм всем своим видом, а особенно цепочкой грязных следов.

Князь сначала побледнел, потом покраснел. Но положение обязывало. Он сделал несколько шагов ко мне, робко протянул руку и коснулся плеча.

– Даниил, – только и сказал владыка. И зачем-то добавил: – У нас праздник. Христос воскрес.

– А кто-то помер.

По церкви прошел гул.

– Мертвяки кончились. Нет их больше.

– А как же ты их… – начал князь.

– Непринужденно.

Зашуршала ткань черного платья, и Рогнеда мягко рухнула на пол. Свита кинулась ей на помощь, но князь продолжал стоять напротив с выражением елейно-раболепной сладости.

– Счастье-то какое, счастье-то какое, – непрерывно повторял он. – А мы уж думали, сгинул Даниил Андреевич, зятек наш. А ты вона, живой.

– Я сначала Пророк Господен, а потом уже зять твой, князь. А коли не веришь, готов я пройти испытание. Но тогда и я потом с тебя спрошу, петушара рыжий.

– Счастье, какое счастье, – продолжал петь князь. – Бедный парень, сам не знает, что говорит. Землю тряхнуло, вспыхнуло так, что у нас видно было. Мы думали… а он – цел, спаситель наш. Ну ничего, отоспится, оклемается, отойдет душой.