Прошедшее время несовершенного вида… и не только

После многих месяцев работы, произведение было завершено.

В Нью-Йорке меня попросили сделать сообщение об этом проекте. Присутствующая в зале русская женщина задала знакомый из прежней жизни вопрос:

– В Москве так много замечательных художников (она назвала фамилии). Вам бы не хотелось видеть на своем месте кого-нибудь другого?

Сфокусировав зрение

Олег Васильев, живя в Нью-Йорке, написал изумительные работы. Сфокусировав зрение, память, отобрал самое важное.

Получился ясный и чистый образ страны, где художник провел большую часть жизни.

Пьер Левэй, увидев у меня дома один из лучших пейзажей Васильева, сказал:

– Я никогда не был в России, но именно так ее всегда себе представлял.

А я все равно скажу

Однажды Васильевы были у нас в гостях.

За столом Кира, как мама, все время одергивала Олега:

– Это не ешь. Хватит пить.

Олег все и ел, и пил.

Кира не унималась:

– Не рассказывай. Это никому не интересно.

– А я все равно скажу, – упрямился Олег.

После чего порезал палец, встав, споткнулся и чуть не упал. Вернувшись за стол, сел мимо стула.

Кира, как всегда, была права.

Однажды в душный летний вечер

Эрнст Неизвестный, бывало, рассказывал:

– Однажды в душный летний вечер раздается звонок в дверь. Открываю. Андрей Вознесенский. Андрей с порога спрашивает:

– Эрнст, когда ты вернешься?

У Эрнста имелись в запасе варианты:

«Однажды в холодный зимний вечер…»

«Однажды в тоскливый осенний вечер…»

«Однажды в весенний теплый вечер…»

«Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Булат Окуджава…»

Пакет

Я уезжал в Россию.

Олег Васильев попросил передать пакет с каталогом поэту Всеволоду Некрасову.

Я всегда любил его стихи. Проза поэта вызывала, напротив, легкое недоумение. Читая ее, с облегчением думал, что мы не знакомы: автор сводил счеты со всеми, кого знал.

Приехав в Москву, я сразу же позвонил и сообщил, что у меня для него есть пакет и что перезвоню, как только узнаю свое расписание.

Я перезвонил через пару дней. Некрасов высказал сердитые претензии, почему я этого не сделал раньше.

Представив живо, какое прозвище могу получить вслед за «Кабаковиной» и «Приготиной» в новой Севиной прозе, я предпочел воздержаться от знакомства и передал каталог через общих друзей.

Два замечательных художника

В Москве жили Шварцман и Кабаков.

Два замечательных художника были идеологическими противниками.

Шварцман говорил про Кабакова:

– Искусство, которое можно рассказать по телефону, – не искусство.

Кабаков говорил про Шварцмана:

– Ангела нельзя схватить за жопу.

А что он? А что она?

Когда люди приходили к Шварцману, всем было ясно, что имеют дело с гением.

Эзотерическая речь и профетический облик Михаила Матвеевича полностью этому соответствовали. Земная жизнь была несущественна.

Одна посетительница, помню, обидела мэтра, сравнив с Пикассо.

– Пикассо – подросток! – воскликнул он. – «Мальчиковые ботинки».

Тогда, поправившись, гостья назвала Леонардо да Винчи.

Михаил Матвеевич не возражал.

Когда, уходя, я спускался по лестнице, Шварцман сверху творил крестное знамение во след.

На следующий день он каждый раз звонил. Со мной разговаривал абсолютно другой человек:

– А с кем, Гриша, вы были? А кем она вам приходится? А другая пара? Они женаты или нет? А что он сказал? А что она? А у нее есть кто-то еще? И т. д.

Из ложной гордости

Как-то у меня со Шварцманом состоялся следующий телефонный разговор.

– Ну как, Гриша, жизнь на Западе?

– Неплохо.

– Не может быть.

– Почему?

– Да все жалуются.

– Я что-то не слышал.

– Это они вам из ложной гордости правду не говорят.

Без названия

Шварцман никогда не выставлялся.

У Михаила Матвеевича был образ легендарного загадочного гения, допускающего к своим творениям лишь посвященных.

Наступили новые времена.

Я встретил его и спросил, почему он отказывается показывать свои работы сейчас. Михаил Матвеевич сказал:

– Вы знаете, Гриша, я боюсь.

Шварцман не шутил.

В 1994 году мэтр сделал ошибку: дрогнул и устроил выставку в Третьяковской галерее.

На открытии ему предоставили слово.

Михаил Матвеевич вышел и смог произнести лишь:

– Я…

Через несколько долгих минут, справившись с волнением, продолжил:

– … первый и последний иерат.

После чего разрыдался.

Молодежь, народившиеся критики и журналисты отомстили замечательному художнику за затворническое служение и славу гения, объявив его «голым королем».

Не имея опыта такого рода, Шварцман оказался незащищенным от нового вируса.

Это привело его к безвременной кончине.

Явь и сон

В 1997 году, будучи в Москве, мы с женой навестили Шварцмана незадолго до его смерти.

Перенеся не один инсульт, Михаил Матвеевич был в неважном состоянии. Он много говорил о своей любви к России и часто плакал.

Потом сказал:

– А Кабак (Кабаков) каждую неделю мне отовсюду звонит, и мы говорим часами.

Позже, в Нью-Йорке, Илья и Эмилия Кабаковы пришли к нам домой на ужин. Я рассказал Илье о Шварцмане.

Кабаков с грустью сказал, что, находясь на Западе, ни разу Мише не позвонил.