Прошедшие войны

Семья Арачаевых шла в одной шеренге. Дакани и Кутани вели за руки Гелани. Младший сын Цанка — Дени был на руках бабушки — Табарк, а Дихант несла на плечах мешок кукурузной муки. После первых ста метров она упала, мешок полетел в снег, развязался, частично рассыпался. Дихант пыталась собрать муку обратно в тару, ругалась, проклинала все на свете. Еще через десяток шагов она вновь упала лицом в снег, не вставала, плакала от бессилия и изнеможения. Старшие дети хотели ей помочь. Полмешка муки рассовали по карманам детей и Табарк, шли дальше. У всех на ногах были простые сыромятные чувяки, они полностью промокли в снегу, набухли, не держались, сползали, скользили, абсолютно не предохраняли конечности от мороза, а даже наоборот, собрав в себя влагу, превратились в ледяшку. Младшие дети, Гелани и Дени, испражнениями и мочой обмочили обильно свою худую одежду. Все это замерзло, притягивало холод, доставляло младенческой коже сильные неприятности. К тому же все были голодными, не понимая происходящего, в крике, в слезах, в жалобных стонах просили есть, пить, вернуться обратно домой.

— Дени, дорогой, успокойся, потерпи еще немного, — в слезах шептала ему бабушка, — что я могу для тебя сделать? Что? Лучше бы я вчера подохла, чем все это видеть… Не плачь, потерпи… Все пройдет… Вот приедет твой папка и все будет нормально. Постарайся заснуть, родной.

После первого километра пути в снег упала Кутани, она не плакала, была бледной и строгой.

— Оставьте меня здесь, оставьте — я не могу дальше идти. Не могу, у меня сдавлены льдом ноги. Мне больно. Бросьте меня здесь.

Идущий сзади мужчина ударами кулака побил ее заледеневшие чувяки, поднял на ноги.

— Иди, дорогая, иди, доченька… Потерпи маленько.

…К вечеру были в Махкеты. Обезжизненное село хранило в себе мрак, пустынный ужас, обездоленное сиротство. Здесь было страшно. Оказывается, покинутое поселение — как могильная яма.

По настоянию капитана Аверина и солдат и спецпереселенцев вечером кормили из одного котла. Желающим давали добавку. Два медработника пытались оказать помощь пострадавшим.

— Слушай, Дихант, — говорила Табарк снохе, — в этих людях одновременно живет и прекрасное и низменное — что за народ? В ту же ночь на грузовиках перевезли всех в Грозный. Еще сутки держали на каком-то товарном дворе под открытым небом. Шел снег, было очень холодно и ветрено. Еще один раз кормили горячей похлебкой, дважды давали кипяток. Дети Дихант больше не плакали, не было сил, все были в жару, тяжело болели. Ночью с 26 на 27 февраля погнали на железнодорожную станцию. Из многих окон и подворотен за идущей процессией наблюдали не бандиты, реакция была разной, но в основном все одобряли мудрое решение партии.

Поздней ночью, в кошмарной темноте, в спешке погрузили всех жителей Дуц-Хоте в три скотских вагона. Все делалось бегом, под пинки и приклады солдат, под невыносимый мат и унижения. Вдруг с шумом закрылись двери, щелкнули снаружи засовы.

— Дакани, Кутани — вы где? — кричала в темноте Дихант. — Здесь, — тихо ответили близняшки.

— А Гелани?

— Не знаем.

— Как не знаете? Где Гелани? Ге-ла-ни! — закричала Дихант, бросилась к дверям, билась о них кулаками, головой, ревела, кричала.

Весь вагон ее успокаивал, звал солдат, просил открыть дверь. Снаружи не было никакой реакции. После полуночи три вагона подсоединили к составу и эшелон медленно тронулся.

— Ге-ла-ни! — кричала Дихант охрипшим голосом, билась о дверь, падала в обморок.

Все было напрасно, поезд набрал ход. Сын пропал.

А на следующий день заметался то в жару, то в ознобе младший сын — Дени. Был в беспамятстве. Горел. В редкие минуты приходил в себя и жалобно просил:

— Мама, дай воды… Дай воды, мам… Ну почему ты жалеешь даже воду.

В вагоне воды не было. Поезд ехал без остановок. Весь вагон хором вопил, просили остановиться, но все было бесполезно. Только к вечеру была остановка где-то в степях. Открыли двери. Мужчины побежали к колодцу. Вливали протухшую воду в маленький ротик Дени. Ребенок слабо реагировал, вырывало все обратно. Ночью он замолчал, застыл в руках Дихант. Несчастная мать со всей силой прижала его к груди, молила у Бога пощады, чувствовала, как младенец в руках отяжелел, застыл камнем, потерял тепло. Но мать все равно сжимала его в объятиях, боялась выпустить дитя, тихо плакала и убаюкивала.

— Спи, дорогой, спи. Все будет хорошо. Ты поправишься и мы вернемся домой. А дома нас папка будет ждать. Он тебя так любит. Ведь он воюет на войне, чтобы мы жили счастливо, свободно… Спи, родименький. А утром я тебе молочка принесу тепленького, будем играться мы, и Гелани придет к нам утром… Ты любишь Гелани? Правильно, ведь он твой братик… Вы вырастете большими, и женитесь на красивых невестах, и будет пышная свадьба, а я буду сидеть на ней важная, счастливая… Какое это будет счастье, Дени!.. Когда я стану старой, ты будешь за мной ухаживать. Ты, как младший, будешь всегда со мной… Ой, когда это будет? Когда вы вырастете?.. А пока спи, спи, родименький, спи, мое солнышко… Утром и Гелани придет…