Прошлогодняя синева

Так щедро жизнь готовит встречи
И в каждой встрече кроет яд.
Ты не вернешь своих утрат,
И не воротится ушедший.

Ты тщетно, клича звонким рогом,

Напутствий просишь у звезды.
В песке затоптанном следы
Ты тщетно ищешь по дорогам.

Готовь израненные плечи

К ударам горестным судеб,
Цветами полни тихий склеп —
Ведь не воротится ушедший.

Август 1911

Ирис

Николаю Белоцветову

Он знает все — седой папирус,
Что я шептал в больном бреду,
И для Кого — в моем саду
Уныло цвел лиловый ирис.

Он знает — я печальным вырос,

Я верил в скорбную звезду.
Уныло цвел в моем саду
Осенний цвет, лиловый ирис.
Он знает — Кто взойдет на клирос,
Кого — молясь, так долго жду,
И Кто сорвет в моем саду
Осенний цвет, лиловый ирис.

Он знает все — седой папирус,

Куда — так скоро я уйду,
Над Кем — в заброшенном саду
Вновь зацветет лиловый ирис.

Февраль 1911

Белладонна

Б. Рапгофу

В твой сад зачарованный, лунный
Приду я усталый, влюбленный,
Целуя с мольбою несмелой
Мой белый
Цветок белладонны.

Незримые, нежные струны

Звучат богомольно и сонно,
Баюкают лунной сонатой
Мой смятый Цветок белладонны.

О том, что прекрасно и юно,

Мне шепчет мой бред воспаленный.
Целую цветок омертвелый,
Мой белый
Цветок белладонны.

Июнь 1911

Гей вы, стрелы

Юрию Гернгросу

Гей, вы, стрелы-самострелы!
Мой узорчатый шелом?
Горе ль мне, что кудри белы
Над насупленным челом.

Было время — желтым шелком

Вы шепталися с плечом.
Вас ласкали тихомолком,
Были сечи нипочем.

Было время — разгорались

Очи серые огнем,
Нивы вражие топтались
Верным дружкою-конем.

Было время — у заставы

Чтили чаркою вина;
Выплывала, словно пава,
Чужеземная княжна…

Гей, вы, стрелы-самострелы!

Мой узорчатый шелом!
Горе ль мне, что кудри белы —
Лихо вспомнить о былом.

Июнь 1910

Дрема

«Родом из Азры»
Шепчу в полусне.
Красные астры
Склонились ко мне.

Где-то у храма

Гаснут кресты…
Тихо на мрамор
Пали цветы.

В темные ниши

Полночь легла.
Ниже, все ниже
Шорох крыла.

Смутный и Грешный

Растаял, звеня.
Кто-то так нежно
Целует меня.

Июль 1911

Смерть поэта

Жил поэт мечтой о Даме,
Посвящая ей сонеты и терцины.
В темной башне грезил вечерами,
Рисовал на пестрых стеклах имя Черубины.

Дама — та его не знала.

Он встречал ее у храма, иногда и у фонтана.
Раз во сне она его поцеловала.
Он очнулся, сжег сонеты и в холодных волнах моря умер — утром рано.

Февраль 1911

Чудный рыцарь

Людмиле Гольштейн