Я предположил, что, наверное, кто-то из городских отцов подал в отставку или даже застрелился, дабы не иметь сраму.
– Да как же! – ответили мне местные. – Они сказали, что мы во всем и виноваты – не платим.
– Никто не платит?
– Нет, почти половина платит. Но отключили всех...
Однако бытовые проблемы у украинцев на втором плане. Их умы занимают сейчас виновность президента Кучмы в убийстве журналиста и арест вице-премьера Тимошенко. Когда я высказал сочувствие последней, на том основании, что она женщина симпатичная, могли бы, дескать, кого и пострашней найти, на меня накинулись:
– Когда ее назначили премьером, на нее уже уголовное дело в Запорожье было заведено за махинации...
Украина (продолжение)
Три дня я выслушивал от мамы и от друзей какие-то мрачные апокалиптические истории про прежних знакомых: тот спился, тот в тюрьму попал, тот наркоманом стал, те голодают в нищете, те умерли или эмигрировали...
– Ребята, расскажите чего-нибудь хорошего, светлого! – взмолился я.
Мама почему-то восприняла мою просьбу как вызов:
– Что ты умничаешь! Нет у меня хороших историй!..
Друзья же слегка растерялись, призадумались...
– А! Мы машину купили! «Славуту»!
«Славута», по моим наблюдениям отличается от «Таврии» что к ней еще две двери приделали. А тарахтит точно так же. Однако не омрачать же этим единственную хорошую историю, которую я услышал за четыре дня в стране, где когда-то вырос.
Мудрый Алик
Обратная дорога была более разнообразной. Фейерверком ее тоже назвать трудно, но тут были интереснейшие попутчики.
Я уже говорил, что поезд Севастополь-Санкт-Петербург шел без вагона-ресторана. Потому Алик и заглянул ко мне. Мое купе было распахнуто по причине духоты. Я лежал и читал «Дверь в лето» Хайнлайна, именно то место, где герой пьет со своим котом «за слабый пол – чтобы вовремя встретить и вовремя расстаться». И тут вошел мужчина «кавказской национальности».
Пишу это выражение в кавычках, потому что не люблю его. Иначе нужно определять «Кольскую национальность». То есть русский, саам, карел – неважно. Главное, что с полуострова. А я еще одного апатитского кубинца знаю... Однако вернемся в душное и пустое купе.
Невысокого роста, лет 30-35, в строгом темно-синем костюме с галстуком и белым кашне между пиджаком и рубашкой. Он был приветлив и радостен. Да, под полой пиджака угадывалась бутылка.
– Извини, брат, у тебя хлеб есть?
Я достал четверть батона в пакете и отдал ему. Он поклонился и поцеловал хлеб.