Проснуться живым

- Брось! Клоун - еще куда ни шло, но что касается короля сексуально озабоченных психов... Эммануэль Бруно - прекрасный человек и к тому же блестящий ученый, преданный...

- Я знаю, кто он. Его настоящее имя Понсе де Леон <Понсе/>Леон Хуан (1460 - 1521) - испанский исследователь Центральной Америки>, и он торгует эликсиром молодости по сорок баксов за пинту или триста двадцать за галлон, а за баррель, наверное, потребует семнадцать тысяч.

- Ты не прав, Сэм. К старости ты становишься слишком раздражительным. Тебе необходим эровит. Говорю тебе, что тот парень...

- Эровит! Ты сам его пробовал? И теперь спишь два часа в сутки, но просыпаешься с бурлящей кровью, урчащим мотором в мозгу и волной энергии в чреслах? Кейси! - крикнул он в сторону двери и снова посмотрел на меня. - Ты испытал это чудо на себе?

- Нет, черт возьми! Ты отлично знаешь, что я его не пробовал. И перестань пронзать меня взглядом, как большой лорд Фаунтлерой. Во всех сообщениях об эровите - по крайней мере в большинстве - упоминается медленное, но неуклонное, а иногда просто невероятное улучшение здоровья и прибавление сил. И сам Бруно говорил...

- Он говорил! Во всех сообщениях упоминается! Все это показания с чужих слов. И ты ожидаешь, что их занесут в протокол?

- Это не суд, Сэм. - Я бы кое-что добавил, но вошел детектив в штатском, и Сэмсон передал ему желтый лист бумаги, на котором делал заметки, включая мои описания "из вторых рук" двух мужчин, похитивших Бруно.

- Посмотри, нельзя ли опознать этих парней, Кейси, - сказал он. - Пока это все, что у нас есть. Левши встречаются не так уж часто - поэтому начни с него.

Детектив кивнул и вышел.

- О'кей, Шелл, можешь идти, - сказал мне Сэм-сон. - Но не исчезай. И чтобы больше никаких беспорядков. Этот город готов взорваться и без твоих фитилей. Ясно?

- Вполне, Сэм, - ответил я и удалился.

***

Дру открыла дверь и улыбнулась.

- Вы быстро обернулись, Шелл. Я рада, что вам не пришлось ночевать в тюрьме.

- Я тоже. Предпочитаю провести ночь.., не в тюрьме. Эге! - воскликнул я, когда она закрыла за мной дверь. - Мне нравится этот наряд.

Я был не вполне уверен, как это назвать. Дру переоделась в нечто свободное и белое, ниспадающее от горла до лодыжек, слегка обрисовывающее грудь и бедра и стянутое на узкой талии полоской ткани. Это могло быть тонкой ночной рубашкой или вечерним платьем для приемов, устраиваемых людьми с достаточно широким кругозором, но оно казалось древнегреческим одеянием, которым бы не побрезговала Афродита. Сама Дру тоже выглядела так, как могла бы выглядеть Афродита, причем не в худший момент.

- Я надеялась, что вам понравится, - сказала она. Мы сели на диван, где сидели чуть более часа тому назад.

- Ну, вот я и вернулся, - заговорил я после нескольких секунд молчания. У вас была особая причина желать моего возвращения? Например, попросить меня передвинуть мебель? Если так, то давайте этим займемся, и может, у нас останется время...

- Нет, дело не в мебели.

- Я на это рассчитывал.

- Причина отчасти в том, как вы вели себя все это время, а отчасти в словах папы.

- Папы?

- Это потому... - На ее полных алых губах мелькнула улыбка, а ленивые серые глаза, полуприкрытые веками, казались почти сонными. Дру глубоко вздохнула - при этом белая ткань на ее груди приподнялась и опустилась - и мягко произнесла:

- Потому, что я очень инь, а вы очень янь.

Глава 13

Я находился на расстоянии миллиардов световых лет от Земли, лежа на звездном ложе со своей возлюбленной из последнего тысячелетия. Короче говоря, я целовал в шею Андромеду.

Она как будто не возражала. Напротив, не приходилось сомневаться, что это кажется ей великолепной идеей. В результате природа взяла свое, и мы согрешили.

Впрочем, всякий бы подумал (если бы он оказался настолько туп, чтобы думать в такой момент), что именно так и следовало поступить. Мы с Андромедой лежали приблизительно в середине кипящей и бурлящей бесконечности, буквально наполненной тем, что требует природа. Ибо в макрокосме над нами, в микрокосме под нами, снаружи и внутри нас творилось то, чем занимались мы, повторяясь снова и снова.

Внезапно Бог заскрипел по звездам коваными сапогами. Он явно был недоволен и очень походил на Фестуса Лемминга. А может, это Лемминг скрипел сапогами и походил на Бога. Одним словом, кто бы там ни скрипел, он был очень худым, с губами, как пепел, глазами, как ночь, длинной седой бородой и с мрачной искривленной физиономией, какая бывает у страдающих расстройством желудка. Он поднял ногу, чтобы пинком сапога вышвырнуть меня с небес.

За тысячелетия до того, как сапог опустился, я заметил впереди, позади и вокруг Бога какую-то слабо светящуюся туманность, которую был не в силах охватить и постичь ни глаз, ни мозг, нечто великое и ужасное - даже более великое, чем сам Бог. Или.., более великое, чем Лемминг, который выглядел, говорил и действовал так, словно был Богом.