Прости

В самой глубине, у задней стены стояла хрупкая блондиночка, чем-то похожая на Алину. Только постарше, что ли? Вглядевшись, он даже запнулся на мгновение. Вот уж кого он век бы не видал! Впрочем, и с заминкой моментально справился, и понял, что, слава всем богам и чертям, обознался.

Аплодисменты он принимал с усталым, но дружелюбным (ни в коем случае не скучающим!) видом. А здоровенный букет (какой идиот выдумал?) тут же с галантным поклоном передарил старой вобле. Даже к ручке приложился. И уселся на соседний с ней стул с таким видом, словно страшно рад подобному счастью.

Сидеть пришлось еще минут сорок. Ужасающий концерт для дорогого гостя, чтоб их всех! Какие-то малявки пели, бренчали на старом пианино и следом – о ужас! – на трех балалайках сразу. Следом за трио на импровизированную сцену выпустили скрипачку. Постарше прочего детского сада, но мало того что черненькую, так еще и толстую! Жирную, проще говоря! Как ее в музыку-то впустили?! Это ж сцена, эстетика должна быть! Вот та, что ему померещилась, та была правильная – тоненькая, нежная. А это чудовище не то что на сцену выводить, ее из запертой комнаты выпускать нельзя, чтоб людей не пугала.

Однако улыбался он одобрительно и аплодировал, как положено.

После концерта вобла утащила его в свой кабинет и принялась нести пургу про то, что культура нуждается в развитии и поддержке, про подрастающее поколение, таланты и перспективы. Какие перспективы в твоей шарашке, вобла ты протухшая?! Для перспектив требовались – кто бы сомневался! – материальные вложения. Компьютеры (хотя бы десяток!), вайфай (оплаченный кем? правильно угадали) и тому подобное – дабы подрастающее поколение в библиотеке встречала не только книжная пыль, но и современные технологии. Старая ты кошелка!

Понимающе улыбаясь, он поддержал все ее бредни, окрылив, воодушевив и обнадежив – но не пообещав при этом ничего конкретного. В ближайшие месяцы вобла будет с жаром рассказывать, какой душевный, простой и отзывчивый человек этот Герман Сокольский. После выборов, правда, начнет отличнику-референту названивать, но тому не привыкать, он при необходимости иеговистов переболтать способен.

Лицо уже болело от улыбок. Напряжение требовало разрядки, и побыстрее. Слишком долго сдерживаться – для здоровья неполезно. От этого сердечно-сосудистая система страдает и прочий ливер. Вырвавшись из цепких лапок директрисы, Герман поискал глазами Алину. Но не увидел. Во рту стало горько. Точно, кроме сердца еще и печень страдает. Ну или там желчный пузырь, один леший. Организм беречь надо.

– Где она? – прошипел он подоспевшему референту.

Тот принялся озираться. Баран. Журналисты уже смылись, их и было-то два с половиной человека. Но что, если кто-то с Алиной вздумал побеседовать? Она, как обычно, перепугается, так что ни слова от нее не добьешься, но мало ли. Куда девалась? И этот хорош, не мог последить. Ни на кого нельзя положиться. Но и взрываться прилюдно – увы, не стоит. Хотя и хочется. Пришлось незаметно стиснуть кулаки и, расслабив закаменевшее лицо, подышать. Вдох… пауза… выдох… Вдох… пауза… выдох… Медленно и спокойно. После двадцатого вроде полегчало. И Алина как раз появилась из каких-то библиотечных глубин. На толчке, что ли, сидела? Живот прихватило от нервов? Я тебе покажу нервы, тупая курица!

Улыбнулся директрисе, безадресно кивнул и улыбнулся тем, кто еще колготился в зале, и двинулся к выходу, точно зная, что команда послушно двинется следом.

Возле машины кивнул отличнику – свободен. Сейчас он будет в машине только с Алиной. Шофер не в счет, стекло шумопоглощающее, да и наплевать ему.

– Где была? – холодно поинтересовался он, едва машина тронулась. На Алину не глядел, но волны исходящей от нее паники чувствовал остро. Вкусно. Боится – значит, виновата. Ты их из грязи достаешь, а они не ценят, с-сучки.

– Я… выходила… в туалет… – Алина еще сильнее вжалась в кожаные подушки.

Герман молчал. Он очень хорошо знал, что правильная пауза дает потрясающий эффект.

И заранее предвкушал то, что произойдет вечером. И знал, что Алина тоже – знает. И тоже… предвкушает. Молчит, смотрит в коленки, даже не пытаясь оправдываться или, наоборот, нападать. Где уж ей, дохлой курице! Предыдущая была гораздо интереснее. Даже царапалась и кусалась – типа боролась. Смешная. Зато секс всегда после этого был воистину умопомрачительный. Эта же – он бросил быстрый взгляд, дозрела или еще помариновать? Хотя тряпка, как ни маринуй, тряпкой и останется. Да, надо кого-то подыскать на замену.