Прости

– Что ж, уже неплохо, что до тебя наконец дошло. Но это не означает, что… – он замолчал, прикидывая, что дальше. – Ну-ка встань! – Она поднялась, все так же глядя Герману в глаза. Странно все-таки, что именно сегодня… Но неутоленное раздражение сбивало с мысли. Коротко, без замаха он хлестнул по бледной щеке. – Вернулась, шлюха?! Тебе придется хорошенько потрудиться, чтобы вернуть хоть толику моего расположения…

Его речь прервал тихий скрежет ключа в замке. Герман резко обернулся – на пороге стояла Алина. Не накрашенная, с отвратительным синяком на скуле и заметной опухолью на рассеченной брови.

– Я помешала? – спросила она на удивление спокойно.

Ах да, сообразил наконец Герман: он же не забрал у нее ключи и не предупредил консьержа. Ничего, это все поправимо. Даже хорошо, что она явилась именно сейчас. Чуть раньше или, тем паче, чуть позже было бы не столь уместно.

– Ключи! – скомандовал он, и на его ладонь опустилась увесистая связка. – Забирай свои манатки и убирайся.

– Тут нет моих… манаток, – тихо, но упрямо сообщила Алина. – Тут только твои вещи. Это ты покупал все, пока я была твоей игрушкой. Тебе нравилось меня наряжать. Дети тоже любят наряжать своих кукол. По настроению: хочу – тортиком кормлю, хочу – руку оторву. Ты ведь никогда не задумывался, что кукле может быть больно?

– Как трогательно, – Герман презрительно поморщился. – Не хватает хора сироток для пущей жалобности. Ты меня раздражаешь своей глупостью. Денег в качестве выходного пособия подкину, а сейчас убирайся.

– А то что? – спросила она вдруг довольно резко. – Ударишь? Как вчера?

– Как вчера? – передразнил Герман. – Нет, как сегодня. Невоспитанных детей, знаешь ли, наказывают. Но сейчас тебе повезло, мне не до тебя. Так что хватит тут цирк с конями устраивать, – он подтолкнул ее к двери, почти выпихнул наружу…

Выпихнул бы…

Если бы дверной проем не закрывала довольно крупная мужская фигура.

– Я Саша, – криво усмехнулся новоприбывший. – Мы даже почти знакомы. Виделись на юбилее Анны Анатольевны. Я тот тип, которого твои бойцы обыскивали на предмет записывающих устройств. Чтобы моя беседа с твоим дедулей не стала, не дай бог, известна широкой публике… Тогда мне не нужна была запись, мне нужна была информация. А сейчас я решил… мы решили, что фиксация не повредит. Можешь улыбнуться и помахать рученькой зрителям сразу нескольких онлайн-каналов. Отличное шоу получилось: «Известный политик и его милые домашние развлечения, или избиения женщин как способ обеспечить надежную эрекцию». Рейтинги уже заоблачные, а то ли еще будет… Олесь, – улыбнулся он. – Не сильно он тебя?

Униженная, раздавленная, умоляющая о возвращении Олеся… улыбалась. Голова высоко поднята, плечи расправлены, глаза чуть прищурены презрительно, на губах насмешливая улыбка.

– Пустяк. По сравнению с тем, что бывало во времена нашей большой любви, – она презрительно фыркнула.

– Тогда пошли? Чего на этого… любоваться?

Герман стиснул зубы. Сговор, значит? Думают, развели его, как лоха последнего? Ничего, пожалеют! Кровавыми соплями умоются, на брюхе прощения вымаливать станут! Он не кто-нибудь, и связи у него, и адвокаты…

– Вы вломились в мою квартиру, – ледяным тоном начал он. – Записи с камер это подтвердят. И гражданским иском вы не отделаетесь.

– Записи? – Мужик по имени Саша совсем развеселился. – С твоих камер? Это где ты Алину избиваешь? Оч-чень поучительное видео.

– Т-ты…

– Не я. Мы. Мно-ого вокруг тебя камер, ох, много. И добраться до них совсем не сложно. Любая система безопасности – тоже источник опасности, как же ты, дурачок, о том не подумал? Да, оно все тоже уже в Сети, разумеется.

– Клевета и монтаж. И мои адвокаты…

– Ой, как страшно! – перебил Александр. – Адвокаты – дело хорошее, но доказать подлинность видео тоже не так чтоб фунт изюму. Ну а там, сам знаешь: интернет помнит все. Удаляй не удаляй, адвокаты там не адвокаты. Опять же связи не у тебя одного. Анна Анатольевна изрядно была твоим поведением на ее юбилее недовольна. Так что ее поддержка и все такое прочее нам и сейчас, и впредь обеспечены. Ну, девочки, – улыбка из наглого оскала превратилась в теплую, вполне человеческую. – Спасибо сему дому, пойдем к другому? Прощаемся с нашим гостеприимным хозяином и… – он издевательски сделал Герману ручкой.

Тот глядел на закрывшуюся дверь так, словно прощальные слова незваного гостя были заклятием. Или проклятием. Окаменяющим. Как рукопожатие Командора.

Где-то за спиной, в глубине квартиры, зазвучала вдруг музыка. Резкая, стремительная, раздражающая. Опять телевизор дурит! С глупым ящиком (хотя и не ящик он, а здоровенная, в четверть стены панель) такое бывало: он вдруг включался по собственной инициативе, и с канала на канал скакал, случалось, тоже как бы сам собой.

Действительно, сквозь темноту гостиной светился прямоугольник экрана. Музыка, к счастью, смолкла, сменившись размеренным женским голосом: