– Нас зовут Генрих, – проговорила женщина, обращаясь скорее к своему любимцу, а не к ребенку, – Нет, нет, – торопливо отодвинула она руку мальчишки, – Мы не любим, когда нас трогают посторонние.
Но Ванька, не поняв значения заумных слов, попытался погладить собачку еще раз.
– А я не вас, тетя, я песика погладить хочу.
– Я же объясняю, – раздраженно повторила тетка, – Он не любит посторонних.
Ванька, хлопнув ресницами, снова спросил:
– А, посторонние, значит, чужие?
– Да, Ваня, – обозвала его Анна, – Не беспокой тетю, – потянула она сына назад на сиденье, усаживая рядом с собой.
– Чужие…, – задумчиво повторил Ванька. – Значит, если я для собачки посторонний, то она мне получается подкидышем приходиться?
Василий вздрогнул и ошарашено посмотрел на сына.
Дама же, сидевшая впереди, не понимая ход мысли ребенка, возмущенно проговорила:
– Какой подкидыш?! У нас три поколения родословной! Мы даже на диете сидим, – качнула она головой в сторону собаки, – Чтобы форму держать.
Будто понимая, о чем идет речь, пудель тоскливо заскулил.
Дама снова, обращаясь к нему, прошепелявила:
– Генриха обижают, моего хорошего.… Какой чудной мальчик, какой он еще маленький и глупенький, – поглядывая на Ваньку, просюсюкала она.
– Я не маленький, – обиделся Ванька, – Я осенью в школу пойду. Вы сами тетя чудная, а собачка у вас хорошая, наверно дрессированная…
– Фу, пренебрежительно хмыкнула женщина и оглянулась на Анну, – Ну, и воспитание.
Вблизи ее лицо оказалось совсем некрасивым. Среди усеянных рыжими конопушками щек, ярким алым пятном горели губы. Еще более неестественно выглядели глаза. С густо наложенными тенями они делали похожей ее на удивленного попугая какаду.
– Тетя, а вы, наверное, артистка? – неожиданно предположил Ванька.
Польщенная пассажирка что-то хотела возразить, но передумала, лишь жеманно передернула плечами.
– Вы, должно быть, в цирке работаете? – не унимался мальчик.
– Ваня! – одернула Анна сына, предчувствуя еще одну неловкость.
– Почему в цирке? – насторожилась дама и раздвинула до отказа глаза, окруженные толстым слоем краски.
– У вас есть собачка, – снова посмотрел Ванька на пуделя, – Клетчатая кепка, как у Олега Попова, и намалёваны вы, как настоящий клоун!
Василий поперхнулся от неожиданности воздухом, его уши ярко зарделись. Сквозь кашель мужчина проговорил хрипло:
– Не обращайте внимания, гражданочка, несмышленый он еще…
Пассажирка на переднем сиденье нервно заерзала.
Анна поймала ее сердитый взгляд и прошептала:
– Красятся не только клоуны, сынок, женщины делают это, чтобы быть красивыми…
Между тем Ванька, со всей присущей ему детской непринужденностью, громко прохныкал:
– Ну, мама, женщина с собачкой совсем некрасивая, она смешная!
Василий, исчерпав все свои педагогические возможности, грозно сдвинул густые брови. Дама не выдержала больше критики:
– Ну, знаете, это уже слишком! – процедила она сквозь зубы, едва сдерживая ярость, – Нарожают шантрапы всякой…, – и непроизвольно потрогала копну взбитых, неестественно цвета волос.
Анна густо покраснела.
– Прекрати, Ваня! – прозвенел ее строгий голос, – Ты ставишь нас с отцом в неловкое положение…. Вы уж нас извините, – пытаясь загладить вину перед соседкой, заискивающе проговорила она, – Ребенок просто капризничает.
Но оскорбленная женщина молчала, нахохлившись, она беспокойно теребила белые кучеряшки своего питомца.
Ванька, получив взбучку, тоже обиженно надул губы. Он что-то хотел спросить у матери, но та, отвернувшись, смотрела в окно и не замечала его.
Мальчик вздохнул. Не найдя другого занятия, он запустил руку в карман и извлек оттуда шуршащий пакетик с конфетами. Ванька развернул одну и кинул в рот.
Генрих заволновался, заворочался на коленях высокомерной особы. Собака выглянула из-за сиденья и тоскливыми глазами посмотрела на Ваньку.
– Ты посторонний, – пробурчал мальчик, убирая конфеты подальше.
Но животное, видно, как и он сам в первый раз, не поняло значение хитроумного слова. Повизгивая, пудель начал карабкаться по хозяйке вверх.
– Генрих, что это еще за безобразие! В чем дело, мой мальчик? – раздраженно спросила та, но, когда пудель уткнулся мокрым носом в ее щеку, снисходительно произнесла, – Ах, ты проказник, подлизываешься…
Однако голодной собачке было не до любезностей, выстраданная фигура требовала компенсации. Встав на задние лапки и выглядывая из-за плеча хозяйки, она неотступно бегала маленькими черными глазками за Ванькиными руками.
Мальчик не торопился делиться, вместо этого он показал собаке язык. Генрих покрутил лохматой головой в знак протеста, и тоже высунув свой нежно-розовый язычок, облизнулся пару раз. Ваньке сделалось смешно. Зажав конфету в пальцах, он махнул фантиком перед носом собаки.