Прости, мне придется убить тебя

Её трясло от каждого нового толчка, который, кажется, доставал до матки. От силы рук, сжимающих талию и помогающих набирать становящийся всё более бешеным ритм. Она упёрлась ладонями в шкаф, прижалась щекой к стеклу, и на нём появилась дымка от её сбивчивого раскалённого дыхания. За дверцей слышался звон пробирок, и с верхней полки упали реактивы. Синяя жидкость бежала по обратной стороне стекла, все труды последней недели, но какое это имело значение, когда каждая клеточка её существа пылала?

— Громче, громче, детка! — окончательно слетев с катушек, потребовал Хантер, чувствуя, что напряжение в паху достигло пика от такого темпа.

Но уже было не остановиться, настоящими остались только эта ненормальная девчонка и пульсирующие мышцы, обхватывающие его член. Сердце билось где-то в горле, на краю сознания он слышал звон разбитых колбочек и крик, абсолютно бессвязный, эхом распадающийся в груди на отголоски.

Невозможно. Она — невозможная.

Ногти Гвен проскрипели по запотевшему стеклу, тело сжалось как пружина, готовое вот-вот взлететь. Вот, чего ей действительно не хватало, вот, что требовалось на подсознании. Именно такая сила, от которой не сбежишь и которой не можешь противостоять. Она столько лет добивалась полного контроля над происходящим в её жизни. И теперь теряла его с каждым разом, как Хантер вбивался всё глубже, хотя казалось, что глубже нельзя.

Накрыло. Пик удовольствия пришёл, когда его бёдра невероятно тесно вжались в её ягодицы, а где-то внутри разлилась раскалённая лава.

— Да…!

Сознание Хантера уплыло в туман, мышцы потеряли способность держать её, неизбежно плавясь. Чувствовал только откуда-то взявшиеся крылья, лёгкость и невесомость. Он откинул Гвен на себя, шумно дыша в её шею и восстанавливая дыхание. Прижимая к себе, обвивая руками, не выходя из горячего тела.

Сливаясь. Один ритм сердцебиения. Один рай на двоих. Мгновение единения, короткое, но почему-то ужасно важное.

Прекратилось так же резко, как всё это началось, когда Гвен отстранилась и повернулась к Хантеру лицом, не смотря в глаза. Устало прислонилась затылком к дверце шкафа.

Вина начала отравлять вены сразу, как только пришло понимание, что это всё снова случилось.

— Ты просто великолепная, малышка. Хоть и ужасно вредная, — улыбнулся ей Хантер, откровенно любуясь растрёпанным видом.

Вот теперь, без напускной идеальности, она была настоящая. Разметавшиеся волосы, давно выбившиеся из съехавшего хвостика. Прикрытые в удовольствии глаза. Дрожащие ноги и пропитывающая резинку чулок сперма, стекающая по бёдрам. Часто вздымающаяся грудь, живописно покрытая красными следами его зубов и губ. Только сейчас он заметил надпись под правым полушарием, косым витиеватым почерком.

«Oderint dum metuant» — что бы это значило? Выглядело очень красиво, но явно это что-то большее, чем просто тату…

И тут Гвен резко распахнула глаза, ловя его изучающий взгляд, направленный на самое сокровенное.

Нет!

Злость, ужас от происходящего, паника накрыли её с головой. Она спешно прикрыла ладонью татуировку и не могла сдержаться, понимая, что сейчас просто убьёт его за это любопытство.

Никто, никогда, ни за что не получит право видеть её боль. А тем более — этот самодовольный, наглый, зарвавшийся сукин сын, который скоро точно станет трупом!

— Пошёл вон, Райт! — прорычала Гвен, сжимая кулаки. И на этот раз в потемневших малахитах не виделось и крохотной искорки, которая даст надежду оспорить требование. Только темнота и чистый лёд. — Получил, что хотел! А теперь выметайся, пока я не позвала охрану!

Хантеру безумно хотелось ответить чем-то достаточно едким — например, что им обоим было хорошо, и что она не особо сопротивлялась. Но Гвен просто трясло от гнева, и возражать показалось глупым. Она не услышит его сейчас. Натянув джинсы и подхватив с пола свою одежду, он с лёгкой грустью посмотрел напоследок в её глаза, кажущиеся сейчас стеклянными, застывшими.

Гвен ждала, пока он уйдет, держась из последних сил.

— Я не знаю, что всё это значит, но обещаю больше не спрашивать тебя ни о чём, — тихо проронил он, почему-то понимая, что ужасно виноват перед ней.

Что вообще притащился к ней на работу и начал лезть в душу в калошах. Идиот. Какой же идиот.

— Пошёл. Нахрен.

Наконец, дверь за ним захлопнулась, и Гвен облегчённо выдохнула. Сползла по стеклу с противным скрипом, больше не имея сил стоять на ватных ногах. Закрыв лицо руками, пыталась совладать со всеми воспоминаниями, упрямо лезущими в голову. Слёз не было — она давно научилась не плакать. Но может, нужно было отпустить себя, а не перематывать кадры прошлого снова и снова, как бесконечную заевшую пластинку.

* * *

— Хэй, ботаничка! Из какого монастыря сбежала, Андерсон?

Обидно, но привыкла за столько лет. Что поделаешь, если общество книг ей приятней одноклассников.

* * *

Впервые нарядилась. Красивое голубое платье с открытыми плечами. Зимний бал, и всем весело — но она не любит танцевать. Хочет уйти, и три футболиста в коридоре сталкиваются с ней в дверях.