Прости. Забудь. Прощай

Я приготовила мужу в этот вечер его любимые пельмени, накрыла красивый стол. Встретила своего дорогого, усталого, помогла раздеться. Далее, как учила София, прошла в комнату и присела, поджидая, пока он войдет. Коля

не вошел, он влетел. Устроился по привычке на стуле, но вижу — ерзает. Тут я

ему и чаек принесла, не забыв по дороге на кухню нагнуться и медленно поправить теплые тапочки. Муж отпил несколько глотков и подошел ко мне. Я тут

же обняла его за шею…

Пуговицы от халата я находила потом по всей комнате. Такой бурной

ночи у нас не было с рождения дочери.

На следующий день, придя к Софии, я чувствовала себя неловко, ожидая расспросов. Самой говорить мне было стыдно, но она разговор на эту тему

не заводила. Правда, думаю, что по моим счастливым глазам догадалась, как и

что. Я тогда наивно подумала:

— Наверное, забыла. Ну и хорошо.

* * *

Громадные челюсти схватили голову в районе виска, но соскользнули, выдирая кусок кожи с волосами. Женщина понимала, что если что-то сейчас

же не предпринять, то долго она не продержится. Когда волк в очередной раз, пытаясь укусить, широко открыл пасть, охотница железной хваткой вцепилась в

челюсти зверя обеими руками. Потом она крепко обхватила ногами мечущееся

из стороны в сторону тело. Волк, начинающий осознавать смертельную опасность, на секунду замер, попытался попятиться, но его задние лапы теперь не

имели опоры. В то же самое время охотница, увеличивая с каждой секундой

усилие, начала давить на челюсти в противоположных направлениях. Волк

заметался и страшно забил передними лапами, пытаясь вырваться. Теперь

33

за жизнь уже боролся он. Набрав в легкие воздух и собрав в крике все силы, женщина рванула челюсти в разные стороны. Раздался хруст. Она продолжала держать их, пока не почувствовала, что волчьи лапы ослабели, и животное, сотрясаясь в конвульсиях, не упало с хриплым выдохом на нее. Полежав не

более мгновения, охотница, столкнув в сторону поверженного зверя, не без труда встала на колени и на ощупь нашла в снегу упавшее ружье. Расслабляться

было нельзя — вокруг могли быть другие волки. Только сейчас, протерев снегом

глаза и разглядывая убитого хищника, она почувствовала страшную боль во

всем теле…

* * *

В доме Софии икон не было, но иногда я видела, как старушка моли-лась, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами.

— Молитва — это то, что отличает нас от зверей, — говорила она мне. — И

уж коли мы стоим над ними, то должны разумно и не жестоко к ним относиться.

— А о чем ты молишься, София? — спросила я ее как — то.

— Благодарю за маму дорогую, что мне дал. И за трудности жизненные, что научили жить честно. Тому, кто трудится до пота, редко плохие мысли в

голову лезут. Некогда.

— А Вы знаете, что София означает «мудрая»!

— Какая мудрая! Неграмотная я. Книгу только на расстоянии и видела.

Даже боюсь в руки взять, а ты… мудрая! Вот шкурку отделать — это я мастерица.

Мои никогда не портятся. Секреты знаю. Вон, видишь волчью шкуру на полу?

Так ей уже лет пятьдесят. Как новая. Я с ней не расстаюсь. Напоминает о том, что в тайге надо быть всегда ко всему готовым.

— Вы его сами добыли, София? — спросила я восхищенно. — Огромный!

— Это он меня почти добыл, — усмехнулась старуха. — Зимой это случилось. Волки в это время злее. Зачем я тогда по тропам бродила, не помню.

Только прыгнул он на меня сзади. Ни шорохом себя не выдал, ни звуком. В

сугроб сразу утоптал. Хорошо, я до этого, перед выходом, глоток водки сделала.

Не для согрева, не думай. Это народ сдуру придумал, и замерзают потом, бед-ные. Просто почему-то лицо не так мерзнет от этого дыхания. Мама научила.

Так у меня от этого глотка злость откуда-то появилась звериная. Он мне плечо

грызет, к шее подбирается, надеется, кровью изойду и ослабну, а я обхватила

его туловище ногами, повисла на нем, а руками за челюсти схватила и начала

давить на них.

София сложила руки и показала, как, чтобы мне было понятней.

— Сердце у волка заколотилось бешено. Почувствовал, что конец. Тут

я ему из челюстей ножницы и сделала. Шрам на голове и на лбу, видишь? На

34

плече еще хуже. Главное при опасности — не допустить страх в мысли. И ружье

будет в руках, а не выстрелишь.

Я занималась хозяйством и не навещала Софию дня три. Отношения у

нас были очень теплые, и все же старушка иногда давала понять, что у нее своих

дел тоже хватает. Закончив с праведными домашними трудами, я, прихватив с

собой пачку индийского чая, наконец отправилась к своей замечательной под-ружке. Калитка была заперта, а это делалось только тогда, когда София куда-то уходила. У нас было множество своих знаков, по которым легко узнавалось: приходила я или кто чужой, дома ли хозяйка, куда ушла и когда будет. Дело в

том, что София панически боялась представителей власти. Тот ужас, который

передался ей с рассказами матери о жизни за проволокой, никогда не покидал

ее, и она дрожала при одной мысли о тюрьме. А тут появился новый участковый.

Молодой, неопытный, но рьяный. Когда его вызывали по поводу разборок или

поножовщины, он обычно прятался, а тут, прослышав от кого-то о «старухе из