Прости. Забудь. Прощай

леса без бумаг», начал неожиданно проявлять служебное рвение. Несколько раз

он тарахтел мимо нас своим мотоциклом, направляясь к старушке с визитом.

Мне София призналась, что, заслышав звук мотора, выставляла оконце, выхо-дящее в огород, и убегала в тайгу. Тогда же у нее впервые заболело сердце.

Я решила посмотреть — нет ли других знаков. Ведро, означающее, что

она ушла, не было выставлено. Значит, дома. Потрогала дверь. Не заперта.

София лежала на своем топчане лицом вверх. Я сразу поняла, что она

мертва, но, что удивительно, никогда до этого не видевшая мертвого человека, я совершенно не испугалась. Просто села рядом. Поговорила с ней. Поплакала.

Подумала… вот ведь, не зверь тебя сгубил — его ты не боялась, а человек.

Старый участковый с уважением относился к нашей семье. Уйдя на

пенсию, он перебрался к детям и внукам на Большую Землю, которой мы называли все находящееся за пределами БАМа. Соскучившись по родным местам, приехал к брату погостить. Заехал и к нам. Разговор коснулся, естественно, и

политики, и перемен в регионе, происшедших в его отсутствие. Мужчины по-сетовали на стремительный рост наркомании в связи с возросшим количеством

представителей «теплых» республик, прибывающих на БАМ за длинным ру-блем. Упомянула я и про Софию. Никогда не ожидала от этого сурового седо-го человека таких неожиданных и проникновенных слов. То, что он рассказал, меня просто поразило.

София родилась в тюрьме. Этого я не знала. Ее мать — Дарья уже провела долгие годы в заключении, когда девочка появилась на свет.

Однажды в лагере начались массовые беспорядки, и группа заключен-ных бежала. С ними и мать Софии. Некоторых поймали сразу, а Дарье удалось

уйти глубоко в тайгу и там начать новую, нелегкую жизнь. Сама построила маленькую избушку. Ближайшие поселения находились за десятки километров, и

35

Дарья ходила туда, притворяясь поселенкой из соседнего села, чтобы только

заработать на одежду, соль и инструменты. Так и жили они вдвоем, собирая

грибы, ягоды, ставя самодельные силки и капканы на мелкую живность. Хотелось бы завести и свою, но любые домашние животные немедленно вызвали бы непрестанный и опасный интерес диких зверей. А то и хуже — человека.

Когда один добрый старик, чувствуя, что отходит, отдал Дарье свою старенькую «тулку», жизнь совсем наладилась. Оказавшись прирожденной охотницей, Дарья теперь добывала еды с избытком. Что не съедали — засаливали и за-капывали в никогда не прогревающийся грунт вечной мерзлоты. После одного

похода в селение за патронами мать внезапно серьезно заболела и, с трудом

вернувшись домой, через несколько дней умерла. Софии тогда было не больше

пятнадцати. Так девочка осталась одна. Похоронив мать, она ушла на долгие

годы еще дальше в тайгу.

Что привело ее, уже пожилую к тому времени женщину, в поселок, участковый не знал. По долгу службы он посетил ее. Документов у женщины не

было никаких. Она даже не понимала, что это такое.

К ее счастью, прошедший всю войну и закончивший ее сержантом

участковый выслушал историю Софии и оставил ее в покое. Он рисковал тогда

многим, но сам, познавший достаточно боли, страданий и несправедливости в

жизни, не доложил о ней вышестоящему начальству. Женщина столько пере-жила! Как он выразился: «Долг участкового — следить за порядком и тем, чтобы

торжествовали закон и справедливость, а не наказывать детей за ошибки их

родителей».

— Вот, значит, как. Успокоилась София, — грустно сказал, качая головой, наш гость. С матерью своей теперь наконец. Она мне тогда еще сама говорила, что раз в году обязательно навещает ее могилку. А это три дня пути, не меньше.

Вот какая была. Уважал я ее. Гостей старушка не любила, так что зря ее не беспокоил. Тем более, мужчин она не жаловала, избегала всячески. Мне хватало

дел с другими поселенцами. Так, значит, девицей и померла.

— Как девицей? Да разве… — изумилась я и замолчала, вспоминая все

советы, данные мне Софией.

— Девицей! Мы тогда с ней душевно о многом поговорили. Заходила

речь и об этом. Я спрашивал ее, не из любопытства — была ли замужем. Мне

положено знать. Она сказала, что никогда.

Тогда я спросил ее:

— Вы что ни разу не любили?

Она ответила:

— Я и сейчас люблю.

— Значит, все же… познали любовь?

— Я познала Бога!

36

— И ее не смущали ваши вопросы? — удивилась я.

— Нет! Напротив! Тема была ей интересна. Она даже поделилась, что

не понимает, например, почему люди целуются. Ведь мужчина и женщина… это

чтобы дети были. Я ей объяснил, что человек испытывает при этом нежность к

другому, подготавливает его к близким отношениям. Самому аж как-то неловко

стало. На что она продолжила меня расспрашивать:

— Это обязательно?

— Нет! Это не правило. Только если чувствуют желание. И обычно женщина закрывает при этом глаза.

— Зачем?

Я, помню, засмеялся тогда:

— От удовольствия и, наверно, чтобы не видеть, с каким дураком целу-ется! А София только пожала плечами. У нее, по-моему, совершенно отсут-ствовало чувство юмора.

Участковый, тепло попрощавшись, уехал, а мы еще долго говорили об

этой удивительной женщине и ее не менее удивительной судьбе.