Прости. Забудь. Прощай

Девочка, несмотря на условия, в которых жила, никогда не выглядела

подавленной или удрученной. Она уже знала из опыта, что этим делу не помо-жешь. Надо быть всегда готовой бороться за жизни — свою и пацанов, решать

и быть сильной. Ребенок, не помнящий… Да что там! Просто не знающий, что

такое детство. В восемь лет ставший матерью троим брошенным, как и она, мальчишкам. Но несчастными они себя не считали! Всегда веселые и бодрые, как воробьи! Это мы, живущие в теплых и удобных домах, впадаем в депрессии, сетуя на тяжелую и несправедливую жизнь. Это нам всегда чего-то не хватает.

Это мы, плача навзрыд о судьбе несчастной собачки в иностранном фильме, брезгливо обходим оборвышей на дороге! Это мы не спрашиваем: «Чей ты?

Где ты живешь? Ты кушал сегодня?» И хотим после этого быть счастливыми?

Служба наблюдения работала отлично, и как только Борис с Аллой

появились в центре города, тут же перед ними возникла «маленькая разбойница», принаряженная в лыжный костюм и шерстяную шапочку.

— Ну вот, — пошутил Борис. — Теперь лыжи требовать будет.

— Во, даешь! Сейчас ведь осень! Не-ееее! Я никогда не каталась. Только на жопе с горки.

Аллу малышка по имени не называла и всегда обращалась к ней через

Бориса. — Банкомат! Мне с бабой твоей поговорить нужно. Дело у меня к ней есть.

Отведя Аллу в сторону, девочка спросила:

— Ты в губной помаде чего понимаешь?

— Конечно! А зачем тебе?

— А зачем тебе? Для того же! Мне нравится один мальчик. Он всегда

проезжает на машине мимо нашей кочегарки… Я вот думаю. Если я накрашу

губы… Может, он и заметит меня?

У Аллы струями потекла с глаз тушь.

98

Борис собрался наконец в Америку, потому что Алла переезжала работать в Москву. Он продолжал любить эту женщину, и с ее отъездом пребыва-ние в городе стало бы нестерпимым. В свое время они разошлись потому, что

она хотела детей. Он их терпеть не мог. Второй брак у обоих тоже не сладился.

Так и продолжали «дружить», живя врозь. Каждый для себя.

Перед отъездом навестили «разбойницу». Попрощаться.

— Что-то долго вас не было видно, — сказала она, подходя. — Зима на

носу. Запасы надо делать.

Молчание. Девочка насторожилась.

— Чего такие тухлые? Сперли, что ли, чего у вас? Я же говорила — тут

же ко мне! Алла присела на корточки и взяла Катю за руки. Та сразу посерьезнела, чувствуя, что услышит неприятное.

— Мы уезжаем. Я в Москву. Борис — в Америку.

— Ну, все, — выдохнула девочка обреченно. — Оттуда никто не возвращается! Борис не отвечал и только нервно палил сигарету глубокими затяжка-ми. Алла достала из пальто пакетик и вложила девочке в ладонь.

— Мы тут тебе кое-что собрали, — сказала она.

Малышка, не глядя, сунула пакет в карман куртки и отступила на шаг.

— А я? А как же я? Банкомат! Ты что?

Алла заревела и, схватив девочку за руку, спросила, глядя ей прямо

в глаза: — Поедешь со мной в Москву? Навсегда!

Девочка задумалась только на несколько секунд и ответила совершенно спокойно, отдергивая руку:

— Нет! Пацанов бросить не могу, а всех нас ты не возьмешь!

Помолчала немного и добавила:

— В Москву-то, небось, вместе поедете. Дайте знать, на каком поезде.

Может, приду попрощамкаться.

Повернулась и убежала.

Кати среди провожающих не было. Объявили отправление, и Борис с

Аллой только в последнюю минуту зашли в вагон, подгоняемые рассерженной

проводницей. Уже подняли вагонные подножки, а они все высовывали из тамбура

головы, крутя ими по сторонам. И только когда поезд тронулся, из-за ларька с

газетами вышли на перрон четыре маленькие фигурки. Они не махали, а просто

тихонечко стояли, провожая глазами уходящий, набирающий скорость поезд.

Пройдя в купе, бывшие муж и жена молча сели рядом, взявшись за

руки. Они хорошо знали друг друга и только гадали, кто из них первым предложит сойти на следующей станции навстречу своей воскресшей любви и детям.

99

изМенщик По сентябряМ

— Ну что, помешала? — сказала Алена, одним широким движением руки

сметая со стола фужеры, тарелки и поднос, на котором лежали бутерброды с

икрой. Один упал маслом вниз, а другой скользнул по натертому полу, наехал

на вилку и, накренившись, замер у ножки стула, как подбитый танк. Разнока-либерная посуда, столкнувшись с безжалостным паркетом, разбилась, сыграв

звонкую, но незаконченную мелодию кремлевских курантов. Осколки старин-ного хрусталя и фаянса разлетелись далеко по всей комнате. Алена медленно

прошла по направлению к дивану, на котором сидела бледная Вера, присела

на спинку и демонстративно закинула ногу на ногу. При каждом шаге стекло

хрустело под ее ногами, как снег в морозный день.

— Что празднуем, голубчики?

Она поочередно переводила взгляд с Алексея на побелевшую Веру, сидевшую рядом. Руки Алене явно мешали, и она то скрещивала их на груди, то

опускала на бедра.

— Познакомишь, Алеш? Или мне самой представиться? Значит, самой!

Мы ведь теперь как-никак — одна большая семья! Я — жена этой сволочи! Он

хоть говорил, что женат? Я так и думала! Мог бы и помоложе найти, муженек, и

не такую худую! Крашеная зубная щетка, да еще в моем халате! И глаза карие!