Простить нельзя помиловать

– И не только в городе. Он сначала вошел в подъезд одного дома, а потом поехал в гаражи. Близко мы не смогли подобраться, чтобы не спалиться. Но в гаражном кооперативе он побывал абсолютно точно. Мы все снимали.

– Ну, вы… Ну, вы просто молодцы! – Звягин широко зашагал по кабинету, но вдруг встал столбом напротив молодых людей и с надеждой спросил: – Может, вы и сегодняшнюю встречу его с Татьяной сняли?

– Нет, не сняли. Это было бы слишком. Он стоял к нам лицом почти все время, – досадливо поморщился Илья. – Но вот разговор их…

– Да помню я, – взмахнул руками Звягин. – Вы уже мне говорили, что все слышали и сможете повторить.

– Мы не только слышали. Мы записали, – с укоризной глянула на подполковника Марина. – У Ильи очень чувствительный диктофон. Как муравей ползет, слышно. Он его включил сразу, как Татьяна прошла мимо нас. И пока она нас от Белозерова загораживала, пока шла, Илья диктофон пристроил. И все записано.

– С его слов записано верно, – заулыбался Звягин и требовательно шевельнул пальцами, вытянув в их сторону ладонь. – Ну что же, сыщики, давайте вашу запись. Будем слушать.

– А право на эксклюзивный репортаж обещаете? – глянул на него исподлобья Барков. – А то меня с работы выгонят.

– Обещаю… Не выгонят… – повертел в руках миниатюрную вещицу Звягин. – Никто никого не выгонит. И никто никуда не уйдет. Какая уж теперь пенсия!

Глава 29

Он сидел у окна в своей кухне и пил чай. Все вокруг него блистало чистотой. Газовая плита, шкафы, мойка – все было чистым и сухим. Он не терпел засохших пятен от воды. Стекла в оконных переплетах сверкали на солнце. Модные нынче шторы сеткой выстираны были вчера. Он непременно стирал их раз в неделю. Как и остальные шторы в доме. Он ненавидел грязь. Потому что…

Потому что вырос в ней.

Сначала это была грязь душевная. Его отец – Николай Климов – был отъявленным мерзавцем и старательно превращал их с матерью жизнь в кошмар. Он нещадно бил ее и измывался, как только мог. Чтобы не слышали соседи ее криков, Климов – а иначе он его не называл никогда – заставлял ее опускаться в подпол. И там творил такое!..

А его заставлял смотреть.

– Вот, Ванька, смотри, чего стоят эти мерзкие бабы! Все они одинаковые, все! И достойны только одного – чтобы о них вытирали ноги! Чтобы их унижали. Потому что это не люди, это скот!..

Сначала это было для него ужасным. Он пытался заступаться за мать и был избит. Жестоко и аккуратно, без синяков, но так, что пи́сал кровью неделю. Переболев, он подумал, что мать сама виновата. Она не должна была позволять так с собой обращаться. Он так ей и сказал однажды, когда Климов уехал на очередную вахту.

– Это странно прозвучит, Ванечка, – глянула на него тогда мать затравленно, – но я люблю этого монстра…

В конце концов Климов озверел настолько, что однажды начал ее душить. Это случилось после того, как мать пригрозила рассказать участковому о каких-то его прошлых делах. Он точно помнил, как она страшно смеялась Климову в лицо и угрожала. Тот тогда смолчал. Но на следующий день погнал ее в подвал и начал душить. А его заставил смотреть.

И вот тогда, в тот самый день, он и испытал то самое чувство. Ему захотелось все это повторить. И понять, как это, когда человек бьется в твоих руках, хрипит, глаза его выпучиваются, ногти скребут по земле.

Конечно, он это попробовал, но много позже. А до этого был пожар, который устроил Климов. Пожар, погубивший половину дворов деревни. Пожар, в котором осталась его мать. Нет, умерла она раньше. Климов убил ее, сломав ей шею. Потому и дом поджег, чтобы следы скрыть. Хорошо, Ваня тогда на двор в туалет вышел. А то гореть бы ему заживо.

Потом он попал в детский дом. Там было нормально. Жили в чистоте, согласии. Кормили хорошо. Учили в местной школе сносно. Он как-то вытерпел. Потом была армия. И вот там…

Там он повторил то, о чем мечтал с детства. Поймал на учениях грибника и задушил его. Никто, он был уверен, его не видел. А он испытал удовлетворение такой мощи, что спустя год ему захотелось это повторить. И его едва не поймали. Чудом ушел. Долго каялся, даже в церковь ходил. И решил однажды, что он должен это сделать с ним – с Климовым. Он виноват в том, что его сын вырос таким уродом. Он начал его искать. И нашел! Довольно быстро. Оказывается, он уже не жил с той бабой, от которой у него родилась дочь Клавдия. Он уже жил с другой. С толстой теткой, у которой на воспитании имелась племянница.