Простить нельзя помиловать

– Вы вообще не спите во время дежурств?

На его губах угадывалась усмешка – увидеть ее в темноте было непросто:

– Ну, не воображайте меня таким уж героем! Сплю, конечно, если все тихо. А сейчас только что с мальчишкой одним разобрался. Лихачил на мотоцикле, теперь трещина в шейном отделе…

– Я бы тоже гоняла, если бы мотоцикл был. Обожаю скорость, – призналась Лиля.

– Кто бы сомневался… Будь сустав на месте, вы бы, наверное, и с парашютом сиганули?

– Ой, хотелось бы! А еще погрузиться на дно морское. Это ведь можно?

Игорь Андреевич не ответил, и она напряглась, сразу уловив тяжесть этого молчания. Вонзив ногти в ладони, Лиля наспех пыталась понять: чем напомнила? Его девочка любила плавать? Господи, как же говорить с ним, ведь что угодно может отозваться этой болью…

– У нее волосы отливали на солнце зеленью, как у морской царевны, – наконец, произнес Костальский и откашлялся, пытаясь освободиться от комка в горле. – Вы ведь знаете, о ком я?

– Я узнала это несколько часов назад…

– Вот как… Значит, я рисковал проболтаться.

– Что плохого, чтобы поделиться с кем-то…

Он оборвал ее:

– Этого не разделишь! Вы не понимаете, Лиля, и слава богу! Мы даже с женой не могли разговаривать об этом.

– Потому что вам обоим хотелось вопить от боли, – подхватила она. – Разве не так? Друг для друга вы были в то время самыми… неподходящими собеседниками.

– Мне вообще ни с кем не хотелось говорить.

– Вам казалось, что это только ваше. И что будет предательством открыть самое глубинное постороннему.

Остановив ее резким, нетерпеливым жестом, Костальский заметил:

– Но сейчас у меня нет ощущения, будто я предаю Ляльку. Вот странно… Может, потому, что у вас имена так похожи…

– А это неважно – почему! Всегда интуитивно угадываешь, кому можно довериться. Тут дело не во мне вовсе и не в моем имени.

Он подался вперед, пристально вгляделся в едва угадываемое лицо:

– Хотите сказать, что вы тут совсем ни при чем? Не выйдет, Лилита.

От того, что Игорь наклонился, а темнота мгновенно создала иллюзию еще большей близости, у Лили опять заколотилось сердце, будто тот самый первый шаг, которого она так ждала и боялась, до сих пор не был сделан, и только сейчас предстояло решиться на него. Костальский не мог разглядеть, как вспыхнуло ее лицо, но он и не пытался, она поняла это в ту же минуту, ощутив прикосновение его пальцев к своей щеке. Мелькнуло паническое: «Теперь он все знает обо мне! Но разве ему может быть не все равно? Он же резал меня…»

Его рука впитывала ее волнение всего несколько секунд, потом Игорь Андреевич выпрямился и сухо проговорил:

– Извините, Лиля. Я на мгновение забыл о таком понятии, как врачебная этика.

У нее едва не вырвалось: «При чем тут этика?! Ты просто неожиданно вспомнил, чем я отличаюсь от большинства женщин…»

Выждав, когда сердце разочарованно вернется к обычному ритму, Лиля заставила себя проговорить:

– Вашим больным повезло… Нам повезло, что вы не из тех людей, кто совершает глупости.

– Думаете, не способен? – проговорил он задумчиво, чуть отвернув лицо, словно всматриваясь во что-то невидимое Лиле.

«Не возражает», – она удержала вздох, который Костальский без труда разгадал бы.

– Конечно. Иначе я не доверила бы вам свою драгоценную персону.

Игорь Андреевич снова посмотрел на нее:

– Не доверили бы? Это интересно!

– А то вдруг вам во время операции вздумалось бы выкинуть что-нибудь этакое?

– Что именно?

– Ну, не знаю! – у Лили уже не было сил поддерживать этот бессмысленный разговор, но она крепилась, как всегда. – Например, подменить швейцарский сустав какой-нибудь сантехнической штуковиной…

Негромко рассмеявшись, Игорь Андреевич вынужденно признал:

– На такое я действительно не способен.

– На это я и надеялась…

Он поднялся и, уже отойдя к двери, спросил:

– Именно на это?

* * *

Дине показалось, что, поставив термометр, она снова забылась сном, и ей привиделась Лиля, наклонившаяся над ее кроватью. Светлые струи волос льются прямо на лицо, не достигая его, словно тая в воздухе. Спросонья Дина заслонилась ладонью, потом быстро убрала руку, сообразив, что этим движением рискует обидеть сновидение, и тогда оно больше не явится. Сейчас-то ладно, и наяву можно увидеть Лилю, а вот потом, дома…

– Доброе утро!

«Да ведь это на самом деле! Она – здесь!» – едва не подскочив, но вовремя вспомнив о своем позвоночнике, Дина только приподнялась на локтях и часто заморгала, пытаясь окончательно проснуться:

– Вы… Вы откуда тут взялись?

– Пришла, – стоя на одной ноге, Лиля потрясла костылями. – Ты видишь? Я же хожу! И даже наступаю на левую. Только вот что-то…

– Что? – Дина свесилась с кровати. – Где мои тапки? Вы их не запнули куда?

Лиля отмахнулась:

– Да ладно, это ерунда, пройдет. Доброе утро, Прасковья Павловна! А мне через пару дней уже с палочкой разрешат ходить.

– Супер! Дайте-ка я встану…