Просто друзья

Я проснулась поздно. Для своего обычного распорядка дня, разумеется. Но в единственный выходной могу себе позволить. Не часто, но так приятно выключить будильник и, потянувшись, повернуться на другой бок и досмотреть сон, очередной, в котором Глеб рядом, говорит приятные и романтичные слова. Он осыпает меня поцелуями, нежно. В моем сне именно так. И только настоящая я знает, что ему это чуждо и мне это не надо.

Все говорят, мы разные. Да, это так. Он не знает, что такое тондю и пур ля пье, а я не имею ни малейшего представления о двигателе машины и тормозном пути. Мы нашли наши маячки, точки соприкосновения, за которые цепляемся, как за спасательный круг. Но мы не тонем, и помощь нам не нужна.

Утро – моя нелюбимая часть дня, особенно в зимнее время. Это сущее наказание – откидывать одеяло и опускать ноги на прохладный пол, когда мыслями ты еще во сне. Но сегодня все иначе. Солнце морозного утра другое, нежели весной или летом. Сейчас оно резкое, слезы скатываются против воли. И самое печальное, что оно не греет. Теплые лучики – прерогатива только весенних месяцев. Но даже так я счастлива.

Опускаю ноги на пол, он прохладный, поэтому сразу надеваю теплые носки. Потягиваюсь, разминаюсь. Как говорят преподаватели в академии, нужно похрустеть косточками.

– Бл*ть, это что такое? Ты жива? – Глеб проснулся резко, очевидно его разбудил хруст, когда я вытягивала ногу, разогревала мышцы.

– Я разминаюсь, не обращай внимание.

– Да как тут не обращать внимание? Вдруг, ты сломалась, с кем мне трахаться?

– Глеб? – его шутки пошлые, мерзкие, низкие, но они мне нравились всегда.

Он сонный, волосы спутаны. Сначала широко зевнул, а потом, сощурив глаза, нагло посмотрел. И взгляд этот красноречивый. Ему не надо говорить о своих желаниях, все написано на его лице.

– Иди сюда, – ладонью похлопывает по пустующему месту рядом с собой.

– Глеб…

– Иди. Сюда, – голос уже не сонный, в нем прорезываются властные нотки.

Я послушная жена. Подчиняюсь. И мне это нравится.

Глеб хватает меня за руку, стоило мне подойти чуть ближе. Он сразу заваливается сверху. Его резко становится много: ожоги от его губ на шее, следы его рук на груди, что потом опускаются ниже, к животу. Он проходится поцелуями, влажными, по тонкой коже. Мне становится щекотно, когда Глеб оставляет поцелуй на косточке таза. Смеюсь. Но только Глебу не до смеха. Угрюмо посмотрел на меня, словно я позволила себе то, что не должна. Но оба понимаем, что это игра.

– Мне приятно, когда ты целуешь меня здесь, – показываю на шею, – и здесь, – очередь ложбинки между грудей.

– Понял.

Глеб едва касается чувствительной кожи на шее. Как перышко, легкое, и очень приятное. След невесомый, но разгоняет табун мурашек от этого места до самого эпицентра моего наслаждения. Сейчас это не запретно, не грязно, но все также горячо и сладко.

Поцелуями покрывает грудь, ту самую ложбинку, уделяя ей чуть больше времени. Потом накрывает ртом один сосок. Так влажно и обжигающе. Словно ожог. Но он не приносит боль, не хочется отвернуться от источника опасности. Наоборот, желание, чтобы Глеб не останавливался, а терзал их дальше, доводя меня до грани.

– Так? – хитрый взгляд хищника, но он не несет в себе смерть. Только наслаждение.

– Да.

Мне хочется тоже сделать ему приятное, но не вовремя вспоминаю о том, что ничего не умею, не знаю. А самое главное, что страшно признаться и боязно проявить инициативу.

– Глеб…

– М? – он не отрывается от меня, целует, уже не так нежно.

Может, я больше невоздушная и нехрупкая куколка. И знаете что? К черту. Я больше не хочу ею быть.

– А что приятно тебе? – решаюсь я. В глаза смотреть боюсь. Позорно опускаю взгляд. Глеб остановился, больше я не чувствую его поцелуев, но отчего-то знаю, что он улыбается и пытается не засмеяться. Не время, Глеб.

– Минет, – будничным тоном ответил он.

– … а еще? – тихо спрашиваю.

– Еще… можешь первая меня поцеловать.

Он наклоняется ко мне. Его глаза темные, вижу в них свое отражение. И легкая улыбка трогает губы, его заводит эта игра. Как и меня, только в этом, опять же, не признаюсь.

Касаюсь его губ. Они правильные. Если бы их рисовали художники по классическим канонам, то пришли бы в восхищение от их пропорциональности. Они твердые, но почему-то сами поцелуи бывают мягкими. Мой Глеб Навицкий такой же твердый снаружи, крепкий, словно морской камень, но стоит пройти времени – и морские волны сгладят его поверхность, она больше не будет шершавой, станет гладкой. Это не сделает его мягким, но позволит ему стать обтекаемым. Я хочу стать его волной.

Я целую его как умею, ведь по сути это мой первый поцелуй, когда инициатором была я. Это и будоражит, и волнует. Только Глеб не дает мне насладиться таким уникальным моментом. Мой камушек прижимает меня к себе сильнее, поцелуй уже не такой невинный. Он – прелюдия к большему.

– Знаешь, как я понял, что у меня аллергия на шоколад?

– Ты правда хочешь об этой сейчас поговорить?