Просто друзья

А я бы хотел вернуть ей краски. Наклейки на машине Марата такие. Красные надписи, зеленые картинки, там даже есть какие-то пошлые рисунки. Первый раз улыбаюсь. Одну из них он купил в переходе. Это был, наверное, мой первый раз, когда я спустился в подземку. Там было противно, я брезгливо морщил нос, особенно в переходе, где спали бомжи. Марату было все равно. Он весело рассказывал какую-то историю. А потом увидел палатку с этими самыми наклейками. Был таким веселым, словно выиграл большой приз в лотерею. Вот только я не помню, что было на той наклейке. Надо бы посмотреть.

Машину Марата отец отогнал в гараж в его дом. Там она и стоит. Надо будет решить, что с ней делать. Продать? Ни за что. За руль сесть? Нет, точно не сейчас.

Вспоминаю о подарке Марата. Я его положил в шкаф, решив, что в первый выходной займусь сборкой модели. Вот, в принципе, и первый выходной. В тот вечер думал вместе с Маратом склеить мою Супру. Придется одному.

Открываю коробку, читаю инструкцию. Детали уже другие, качество другое. Но это все равно занимает меня и мой мозг. На какое-то время отключает, словно я вернулся в детство, а в моих руках те же детальки, что, соединив, превращаются в машину.

Усмехаюсь, снова первый раз за прошедшие дни. Это все воспоминания. Они потихоньку согревают. Начинаю оттаивать. Когда мой лед полностью растает, а холод внутри сменится теплом? Моя кожа постоянно ледяная, я теперь мерзну. Раньше Мила всегда прижималась ко мне ночью, а теперь я сам готов прижаться к кому-нибудь теплому, чтобы хоть кто-то согрел. Тепла нет, Милы тоже нет.

Вспоминаю о ней. О ее коже, о ее запахе. Она права, что нам надо поговорить. Расставить все точки над и. Может, стоит попросить у нее прощение за свое поведение. Хотя внутри понимаю, что извиняться не за что. Я такой и есть, холодный, отстраненный эгоист. Всегда думал в первую очередь о себе. И если мне плохо и хочется побыть одному, я буду так делать. Мне плевать на чувства других.

Встаю и иду в ее комнату. Здесь так же полумрак. Но пахнет по-другому. Снова цветочные палочки. Они раньше стояли в коридоре, я помню. Приходишь домой, и этот запах окутывает. Теперь он ассоциируется у меня с домом, раньше была выпечка, а теперь цветы.

Кровать заправлена идеально. Все вещи на своих местах, стоят по линеечке, лежат по линеечке. Мне кажется, если открою шкаф, то и одежда будет вся развешана по линеечка и разложена по цветовой гамме. Черта, которая меня всегда в ней раздражала. Эта идеальность ее, безукоризненность, словна она вышла из учебника по правилам ведения хозяйства. Эдакая правильная модель поведения жены.

Морщусь, когда нахожу стопку ее книг на столе. Они лежат уголок к уголку, даже цветные стикеры в них приклеены одинаково. Могу поспорить, каждый цвет означает что-то одно. Учебники, тетради, какие-то пособия. Все они в обложках.

Интересно, что чувствовала Мила, когда первый раз пробралась в мою комнату? Она мне не рассказывала. А что чувствую я? Любопытство. Раздражение.

Сажусь на ее стул. Он придвинут к столу именно на то расстояние, какое нужно. Смотрю на это великолепие. А потом опрокидываю подставку с ручками и карандашами. Они рассыпаются по поверхности стола, а некоторые скатываются на пол. Улыбаюсь. Мелкая пакость, что приносит удовольствие. Тоже самое хотелось сделать, когда видел ее на ужинах. Что-то сделать с ее идеальным образом. Вывести ее на эмоции, посмотреть на ее зубки, заглянуть в глаза, в которых будет плясать огонь.

Учебники перекладываю в другую стопку, чтобы они складывались в неровную башню. А в одном из них загибаю края. Такое удовлетворение внутри растекается.

На глаза попадается тетрадь. Она отличается от всех других, потому что вид слегка потрепанный у нее. Ей несколько лет, уверен. Обложка немного выцвела, а на лицевой стороне детской рукой выведено ее имя. Идеальный курсив “Апраксина Мила”.

Пролистываю. Почерк везде ровный, красивый, я бы сказал каллиграфический. Не удивлюсь, если Апраксины нанимали ей педагога по каллиграфии.

Первые записи написаны детским почерком. Еще неуверенная рука. Но Мила выводила каждую букву, старалась. Так и представляю ее сидящей за столом, болтающую ногами и высунувшую кончик языка от усердия. Но нет, Мила Апраксина точно не будет болтать ногами. Она будет сидеть с ровной спиной, тетрадь под нужным углом. На лице легкая улыбка. Словом, прилежная ученица.

Через несколько записей почерк становится лучше. Появляются какие-то особенные детали, что отличают его. Вот у буквы “а” хвостик длиннее, а буква “т” иногда из прописной превращается в печатную. Упущение, Апраксина. Скажи мне, тебя похвалили за это или поругали? Буду доволен, если последнее.

Спустя несколько записей я понимаю, что это ее дневник. Мысли Милы Апраксиной, ее воспоминания, чувства, идеи. Стало интересно, а с ним она честна? Какая она настоящая?