Когда Пуссен стал достаточно известен, Ришелье, человек глубоко тоталитарный, пожелал его видеть. И если другой художник был бы польщен приглашением явиться ко двору, Пуссену не хотелось покидать Рим. Однако этот кардинал, как герой Марлона Брандо в фильме «Крестный отец», отказов не принимал.
Пришлось ехать. Дальше начинается театр абсурда. Придворные художники, которые уже научились друг друга терпеть, были поставлены перед фактом, что лучшие заказы получил новичок из Рима. Тот был интровертом, немного себе на уме, и интриговать против него начало сразу все, что вообще двигалось. Слово или даже молчание о придворных или конкурентах моментально за его спиной перевиралось и запускалось в пространство под самым неожиданным углом. Пуссен, который мало того что вообще не хотел ехать в Париж, еще и совершенно не желал играть в такие игры.
Через некоторое время под предлогом болезни жены Пуссен уехал в Рим, пообещав вернуться. Тут умер Ришелье, слава этому факту в биографии художника вовек.
Днем Пуссен работал, вечером ужинал с друзьями, позволяя себе бокал вина. Он продолжал трудиться по одному часу в день даже уже трясущимися от старости руками. Его брак был счастливым и бездетным[25]
. Картины близки к математическим формулам, философским трактатам.Считается, что Людовик XIV очень любил посмотреть и послушать про порядок и то, как должно быть. Ему нравилось спокойное величие.
Сразу ли вы заметили, что у музы слева (вероятно, Каллиопы – музы эпической поэзии, науки и философии – потому что путто держит в руках «Одиссею», а у его ног лежат «Энеида» и «Илиада») обнажена грудь? Удивительным образом в этом совсем нет эротики. И у музы, и у Аполлона сильные руки. Самый «слабый» из трех крупных равномерно занимающих пространство фигур – поэт. Он приёмник чужих вибраций.
Неудивительны слухи, что в живописи Пуссена, полной модных масонских символов, зашифрованы тайные тайны.
Для изящества и прелести в картину введены два путто.
Пуссен. Вдохновение поэта
В мифологии Аркадия – страна беззаботных пастухов, которые любят своих пастушек, пьют молочко и не мечтают о большем. Здесь нет социального неравенства, а значит, зависти, войн.
И вот беспечные пастухи натыкаются на могилу. На ней написано «И в Аркадии я». Смерть вторгается в их уютный мир. Понятно, почему гармонизирующая их тревоги женщина похожа на ожившую греческую статую. Она символизирует вечность.
Пуссен. Аркадские пастухи (Et in Arcadia ego) (1637–1638)
Вспомните широкие кринолины, в которых человек не мог войти в дверь без помощи слуг. Белые кружева, за которыми особенно трудно ухаживать в условиях отсутствия центрального водоснабжения. С развитием цивилизации бедные перенимают внешние проявления богатства, и моде приходится изобретать новые способы показать, что носитель сего может позволить себе не работать[26]
.У меня часто спрашивают: «Как в такой шляпе влезать в маршрутку?». Никак. Шляпа и призвана сообщить: «Я не толкаюсь на вонючих узких улицах, а езжу с двумя слугами в карете».
Про возникновение моды на ношение с собой микрособак ходят разные слухи. И блохи на них перескакивают, и в выпускании газов удобно обвинить. Стоит помнить, что еще это отличный способ продемонстрировать свои нежность и чувственность.
Никола де Ларжильер. Прекрасная жительница Страсбурга
Искусство классицизма очень назидательно. Вспомните драму «Сид» Корнеля. Принцесса двадцать минут стоит на сцене и говорит о том, что любит мужчину, а тот не родовит. А ее долг – любить равного. А она любит Сида. Но нет, нельзя.
В любом учебнике по сценарному мастерству написано, что нельзя быть назидательным. Люди это не любят. А изучаешь историю, и вот оно как бывает.
Заповеди прописаны текстом (чтобы не перепутать?) как в концептуальном искусстве. У Моисея лицо актера, играющего проповедника. Как будто мы расстроим его, съев мясо в пятницу.
Филипп де Шампень. Моисей и его десять заповедей
Или это о том, что Моисей был косноязычен? На публике рядом с ним всегда был его брат, говоривший четко.
Посмотрите на руку. Может ли молодая холеная рука с тонкими музыкальными пальцами принадлежать этому лицу? На всем протяжении истории искусств мы сталкиваемся с ложью, лестью и продолжаем завороженно наблюдать. Потому что это красиво.