И вот заявлен новый имидж Лимонова: вы что-то там сильно ополчились на Сталина, на органы, у вас теперь в моде идея покаяния, так вот вам – у нас была Великая Эпоха, как раз та, по поводу которой вы сейчас собираетесь каяться! Действительно, на фоне русской литературы зарубежья такая поза способна остановить взгляд.
Как на это реагировать? А никак не надо. Все очень просто: автор сменил имидж. Лимонов сообщает, что ему привезли «нелегально из Союза Советских в чемодане две шинели».
«Автор надел шинель с погонами „СА“ и ходит в ней по Парижу счастливый».
Признаться, ситуация с Лимоновым даже способна как-то удручить классическим подтверждением того, что нельзя, мол, жить в обществе и быть свободными от общества. Цель его – понять, на что есть спрос, и повернуть, приспособить то, что ты знаешь и умеешь, таким образом, чтобы спрос этот удовлетворить. Поэтому, если есть спрос у западного читателя на Великую Эпоху, будем писать про нее, упадет спрос – напишем про другое.
Свободен ли Лимонов? От наших канонов, наших запретов – да, разумеется. Он отказался от «ужасающе серьезных, тягомутных» традиций русской литературы. Он может позволить себе все, что угодно. Но… в известных пределах. Пределы четко обозначены – это необходимость постоянно оглядывать себя перед зеркалом прессы: как я смотрюсь, сохраняю ли прежний «товарный вид»?
Столь подробный разбор книги Лимонова вызван тем, что подобная разновидность внутренней несвободы – новое явление для нашей литературы. Но, увы, наметившийся сегодня процесс коммерциализации художественней литературы, похоже, может сделать такой род несвободы распространенным.
Генри Миллер в саркофаге Брассаи
Иногда приходится читать и так – удерживая себя как можно дальше от автора, от навязываемых им эмоций и суждений, и выковыривая из его текста нужную информацию, чтобы построить свой собственный сюжет. Именно такое чтение предполагают, на мой взгляд, фрагменты книги Брассаи «Генри Миллер. Портрет в полный рост», опубликованные «Иностранной литературой».
Брассаи (Дюла Халас) [1899–1985] – французский фотограф, скульптор и писатель, ну а судя по книге, еще и, так сказать, профессиональный наблюдатель парижской художественной элиты (одна из самых известных его книг – «Беседы с Пикассо») – книгу о Миллере писал уже после семидесяти. С Миллером он познакомился в 1930 году в Париже, какое-то время общался с ним, но следов настоящей дружеской близости в книге (по крайней мере, в журнальном ее варианте) не чувствуется. На материале их давних встреч и разговоров, а также – книг и писем самого Миллера, книг о нем, высказываний друзей и биографов Миллера – и написана книга. Журнальный вариант предлагает несколько тем: Миллер в Париже, Миллер и его вторая жена, «роковая» Джун, Миллер и Анаис Нин, Миллер и Америка, Миллер и астрологи, и наконец, страх Миллера перед нашествием немцев и отъезд в Грецию, к Дарреллу, где, по мнению автора, состоялся «зенит жизни Миллера», увенчавшийся «возвышенным, дышащим счастьем» шедевром «Колосс Марусский». Немного зная стиль работы редакторов «Иностранной литературы», могу предположить, что для журнального варианта из книги выбрано самое удачное.
Информация о Миллере здесь есть. Можно кое-что узнать. Рассчитывать же на образ «Миллера в полный рост» не стоит. Автору такое не по силам. Проблемы возникают у него уже на стадии изображения внешности персонажа:
«Я никогда не забуду его розовое лицо, полные губы, глаза цвета зеленого моря… спокойный безмятежный взгляд – по-собачьи наивный и внимательный… Он снял свою потертую фетровую шляпу, и его лысина, окруженная ореолом седеющих волос, заблестела… Крепкий и сухощавый, он напоминал аскета, тибетского мудреца. Если бы гример добавил ему усы, длинные белые волосы и бороду патриарха, то Миллер с его восточными глазами, окруженными сеткой морщин, и крупным носом с большими аристократическими ноздрями стал бы копией яснополянского мудреца Льва Толстого…»
А вот Миллер «в жизни»: