Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места

Представители такой формирующейся области исследований, как эмоциональная география, Михалинос Зембилас (Zembylas 2011), Джойс Дэвидсон, Лиз Бонди и Мик Смит (Davidson, Bondi and M. Smith 2005) также располагают эмоции в пространстве, подчеркивая их социальный характер и оспаривая предположения о том, что эмоции являются частными или индивидуальными. Указанные авторы исходят из предшествующих гуманистических и феноменологических традиций в географии и современной нерепрезентативной теории (Pile 2010, Thrift 2008)103. Эмоциональная география связывает пространство с эмоциями при помощи сложного набора реляционных и пространственных циркуляций, включая

сложный спектр эмоций, возникающих в результате движения. Иными словами, речь идет о циркуляции эмоций через индивидуальные и коллективные тела (Ahmed 2004), формирующей социальные отношения и оспаривающей воспринимаемые по умолчанию границы «я», и о сильных связях между эмоциями и пространством/местом, то есть об эмоционально динамичной пространственности сопричастия (belonging) и субъективности (Zembylas 2011: 152).

Зембилас утверждает, что эмоции циркулируют в качестве действий и практик, обнаруживая способы создания негативных эмоциональных географий при помощи практик исключения и дискриминации в мультикультурной школе. Архитектурные особенности здания школы остаются в его исследовании на заднем плане – цель заключается в материализации эмоций, порождающих расовые дискурсы исключения, при помощи которых осуществляется сегрегация школьников. Работы из области эмоциональной географии об отношениях между эмоциями и пространством предлагают этнографам сосредоточенную на практике методологию, которая вписывает эмоции в пространство.

Теории эмоций и искусственной среды предлагают плодотворные направления этнографического изучения пространства и места, где делается акцент на мыслях, убеждениях, практиках и контекстах в качестве проводников эмоций от людей к месту и обратно. Все эти теории полезны для этнографов, но они, как правило, больше фокусируются на индивидуальном, а не коллективном опыте, оставляя открытым вопрос о том, как происходит трансляция чувств в материальной среде.

Аффект и пространство

Аффективный поворот 1990‐х годов

Теории аффекта дают новую основу для исследователей, интересующихся тем, как чувства влияют на повседневную жизнь, политику, пространство и место и формируют их структуру. Этот «аффективный поворот» в значительной степени пришел на смену прежним представлениям об эмоциях, предложив ряд направлений теоретического осмысления зоны контакта пространства/эмоций/аффекта, хотя сторонники этого подхода по-прежнему пытаются справиться с характерным для психологических теорий дуализмом «разум/тело». Как отмечает Рут Лис,

ключевая идея заключается в том, что мы, люди, являемся телесными существами, обладающими подсознательными аффективными энергиями (intensities) и резонансами, которые настолько сильно влияют на наши политические и прочие убеждения или обуславливают их, что мы игнорируем эти аффективные энергии и резонансы себе же во вред (Leys 2011: 436).

Аффекты определяются как доидеологические феномены и описываются как досубъективные, доличностные глубинные сгустки энергии (visceral intensities), которые влияют на наши мышление и чувства. Бен Андерсон определяет аффект как

некую трансперсональную способность, предполагающую, что тело как подвергается аффекту, так и само его реализует в результате модификации поведения (to be affected and to affect) (Anderson 2006: 735).