Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места

Антрополог Кэтлин Стюарт, опираясь на работы Делёза и Гваттари, Массуми и других авторов, формулирует собственную концепцию «ординарных аффектов» – «имеющих большую амплитуду колебаний разнообразных способностей влиять и испытывать влияние, которые привносят в повседневную жизнь непрерывное движение отношений, сцен, случайностей и чрезвычайных ситуаций» (Stewart 2007: 2). Обращаясь к личным зарисовкам, Стюарт определяет ординарные аффекты как масштабно циркулирующие «общественные чувства», но в то же время это и «материя», из которой состоит внутренняя жизнь людей (Stewart 2007). Как и структуры чувства у Реймонда Уильямса, ординарные аффекты функционируют посредством тела в качестве способов познания и установления отношений, создавая зону контакта, где сходятся власть, потоки, циркуляции и связи.

Таким образом, Стюарт рассматривает ординарные аффекты как одновременно глубоко внутренний и широко распространенный феномен – при таком понимании в них обнаруживается та же самая динамика, которая наполняет концепции аффективного климата и аффективной атмосферы (к ним мы обратимся в следующем разделе). И в том и в другом случае аффект циркулирует в телах, инкорпорирован в них и выражается посредством культурных и исторических кодов и ярлыков. Понятия «эмоция» и «чувство» используются для интерпретации ощущений в масштабах индивида, домашней среды или места проживания, где их смысл задается социальным конструированием и культурными практиками.

Еще одним способом производства аффекта выступает разрушение и деградация антропогенной среды. Например, в исследовании Яэля Наваро-Яшина (Navaro-Yashin 2009) «руины» оказываются этнографическим инструментом для понимания пространственной меланхолии у людей, живущих в домах чужого народа после состоявшегося обмена греческого и турецкого населения на Кипре. В описании Наваро-Яшина у кипрских турок, перебравшихся на северную часть острова после 1974 года, эмоциональная разрядка происходит благодаря имуществу и конкретным вещам, которые достались им от враждебного греческого сообщества. Это свойство предметов создает всепроникающую атмосферу мараза – чего-то вроде глубокой печали и депрессии. Свою аффективную роль руины играют и в оманском городе Бахле, где они вызывают ностальгию по истории и зарождающейся мощи современного национального государства (Limbert 2008)104.

В рамках еще одного этнографического подхода к пространству и аффекту исследуются переплетения аффекта с идеологической сферой – функционирование политических и пространственных структур одновременно и на аффективном, и на идеологическом уровнях. Уильям Мацарелла (Mazzarella 2009) утверждает, что обращение к аффекту открывает возможность для изучения общественных коммуникаций и их эмоционального воздействия. Два появляющихся в результате уровня коммуникации (аффективный и идеологический) могут противоречить друг другу, в чем и содержится стратегия понимания двусмысленных реакций на пространство или окружающую среду.

Аффективный и эмоциональный ландшафты города

Город давно описывается как ландшафт, провоцирующий широкий спектр чувств, аффектов и желаний благодаря постоянно расширяющимся возможностям для работы, игры, фантазии и рисков либо архитектурному величию, ослепительной уличной жизни и деградирующим руинам. Кроме того, к городским пространствам всегда относились перформативные компоненты, определяющие публичные и частные эмоциональные реакции, например памятники, парады, уличный театр и уличное искусство. Однако отношения между антропогенной средой и аффективно-чувственной сферой могут быть как прямыми, так и обратными – городская застройка как порождает эмоциональные составляющие, так и порождается ими.