Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Информантка по имени Шэрон была готова «отказаться от удобства района ради безопасности»: по ее словам, из‐за постоянного ухудшения состояния района ей стало неуютно в доме, где она прожила более четверти века. В своем прежнем районе она знала всех и с удовольствием ходила в магазин на углу, но «когда съехали Bloomingdale’s и открылся Kmart110, просто появилась другая группа людей, и район уже не был безопасным местом, как раньше». Выражения «преступность» и «другая группа людей» в этих контекстах представляют собой закодированное указание на расовую или этническую принадлежность. Жителям было легче говорить о преступности и чужаках, нежели справляться с собственными расовыми страхами и желанием отделить себя от людей с другим цветом кожи либо, как в одном случае в Грейт-Неке (штат Нью-Йорк), от религии и этнической принадлежности иранских евреев.

Страх перед преступностью как риторическая стратегия также превращается в страх перед бедными людьми, который приобретает преувеличенный масштаб вместе с процессом огораживания жилой территории. Например, информантка Фелисия очень отчетливо соотносит свой страх перед преступностью с бедными людьми, которые живут за пределами комплекса.

Фелисия: Когда я полностью покидаю пределы этой территории и направляюсь в центр города [посмеивается], я довольно-таки опасаюсь, просто находясь в обычных районах, в тех районах, где нет ограды… Дайте я поясню, пожалуйста. Север центральной части нашего города – это, в общем, средний класс и выше. Однозначно. Там очень мало мест, где живут бедные. Очень мало, и поэтому если вы пойдете в любой магазин и посмотрите вокруг, то увидите, что большинство покупателей относятся к среднему классу, как и вы сами. Так что вы в некоторой степени изолированы. Но если отправиться в центр, где гораздо более смешанная публика, где шатается кто угодно, то я чувствую себя в гораздо большей опасности.

Сета: Окей.

Фелисия: Моя дочь очень опасается, когда видит бедных людей.

Сета: Как вы это объясните?

Фелисия: Она недостаточно контактировала с такими людьми. Как-то мы ехали рядом с грузовиком с несколькими шабашниками и оборудованием в кузове, мы встали рядом с ними на светофоре. Она хотела сразу уехать, потому что боялась, что эти люди подойдут и похитят ее. Они показались ей пугающими. Я объяснила ей, что это рабочие, «опора нашей страны», они едут с работы, понимаете, но…

Дочь Фелисии ощущала угрозу со стороны рабочих, которые в Сан-Антонио воспринимаются как нелегальные мексиканские иммигранты, и это объединяет антимигрантские настроения, характерные для всей страны, со страхом перед «чужаками», присущим именно этому месту.


Страх перед чужаками: проницаемые физические и социальные границы

Еще одним способом, при помощи которого жители закрытых комплексов выражают страх перед чужаками, выступает их обеспокоенность насчет того, так уж ли неприступны физические и социальные границы их охраняемого объекта. В том, что говорила по этому поводу информантка Карен, можно также услышать отголоски политической озабоченности по поводу нелегальных иммигрантов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука