Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Донна: Знаете, он всегда такой испуганный… Но с тех пор, как мы здесь, он невероятно изменился.

Сета: Правда?

Донна: Небо и земля! А все потому, что тут есть ощущение безопасности, когда они не думают, что какие-то люди бродят по районам и улицам и что есть люди, которые могут причинить ему вред.

Сета: Ах… это невероятно.

Донна: Для моего мужа это и было самым важным – вывезти детей сюда, где они могут чувствовать себя в безопасности, и мы сами чувствуем то же самое, если они могут выходить на улицу и не бояться, что их кто-то собирается похитить… Мы чувствуем себя в большой безопасности, хотя, возможно, это и неправильно.

Сета: В каком смысле?

Донна: Знаете, у нас здесь есть рабочие, и мы по-прежнему думаем: «О, здесь они [дети] в безопасности»… В другом районе я ни на минуту не выпускала его из виду. Конечно, и они были немного младше, но я бы просто никогда, знаете, не подумала о том, чтобы отпустить их на соседнюю улицу. Это напугало бы меня до смерти, потому что не знаешь, что там происходит. Там было так много транспорта туда-сюда, и никогда не знаешь, кто проезжает по улице и как быстро он может схватить ребенка. А в нашем районе у меня вообще никогда не появляется такое ощущение.


Страх чужаков и террористов: испуг, тревога и паранойя

Теракт 11 сентября 2001 года во Всемирном торговом центре пополнил уже существовавший репертуар страхов перед чужаками, а также усилил беспокойство по поводу проницаемости границ, в особенности среди жителей Нью-Йорка. Линда, мать-одиночка, живущая в доме, который купила ее мать в закрытом комплексе на Лонг-Айленде, так выражала свой страх и его связь с событиями 11 сентября:

Линда: За пару лет до этого у нас здесь что-то [произошло]. Над нами летали вертолеты… Не помню, когда именно, но они искали какого-то сбежавшего заключенного, у которого была судимость за убийство. Это было довольно жутко. Выглядываешь на задний двор, а там лес, и сразу вопрос: а кто там?

Потому что, знаете, люди могут прийти сюда пешком. Прямо за нами находится поле для гольфа, любой может бродить по нему и решить тут околачиваться. Честно говоря, не знаю, способны ли чем-то помочь эти заборы.

Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, Линда рассказала такую историю:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука