Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Чем дальше развивался конфликт, тем сильнее Уайнгар, Мона и другие люди, не находившиеся на Тахрире, «подсаживались на трансляции телеканалов al-Jazeera и al-Arabiyya» (Winegar 2012: 63). Приятельница Уайнгар жаловалась, что сыта по горло (захкана) сидением дома без возможности присоединиться к протестующим, а сама Уайнгар сообщает, что испытывала «страх, волнение и разочарование» (Winegar 2012: 63) из‐за того, что во время революции ей пришлось находиться в четырех стенах. Ее позиция заключается в том, что женская работа во время революции важна для снятия напряжения и воспитания детей, но многим женщинам, которые хотели принять участие в протестах, препятствовали это сделать обязательства по уходу за детьми, либо они не могли добиться разрешения от своих семей.

Молодые женщины сообщали Уайнгар, что их «физически тошнит от телевизора», а тревога пробуждает желание скорейшего разрешения конфликта, тогда как женщины, остававшиеся дома с детьми, размышляли об опасности революции для сохранения семейной жизни. Как отмечает Уайнгар, в основном для участия в схватках и волнениях на Тахрире могли отправляться молодые безработные мужчины либо богатые и одинокие женщины, не имевшие семейных обязательств. Нахождение же дома вызывало совсем иные страхи и эмоции. Домашняя аффективная атмосфера стала атмосферой разочарования и тревоги из‐за изоляции и постоянного воздействия СМИ, а не насилия, героизма и заботы, которые переживались протестующими. Однако, по мнению Уайнгар, аффекты и пространство дома и соседей рассказывают о революции и социальных трансформациях не меньше, чем события и акции на Тахрире, о которых сообщали СМИ.

Важный момент: в исследованиях Уайнгар и Ганнам отмечено, что аффективный климат правления Мубарака вызывал страх перед полицией и армией, сопровождаемый беспокойством по поводу деградации городской среды, снижения возможностей зарабатывать на жизнь и отсутствия современной сферы услуг. Эти опасения и способствовали массовой поддержке отстранения Мубарака от власти. В то же время Уайнгар и Ганнам демонстрируют, что те каирцы, которые не были на Тахрире и не участвовали в продолжавшихся схватках и празднованиях, переживали аффективную атмосферу площади иначе. Эйфория от пребывания на площади не обязательно разделялась людьми (в особенности женщинами) у себя дома – они, наоборот, испытывали чувство небезопасности, беспокоясь о средствах к существованию, либо ощущали себя в ловушке и в изоляции, а также были расстроены, что не могут выйти на улицу, а тем более поучаствовать в исторических событиях, происходящих в центре города. В целом Уайнгар и Ганнам представили убедительные этнографические примеры того, как можно изучать взаимосвязь пространства и аффекта в совершенно ином культурном контексте, нежели закрытые жилые комплексы в США.

Выводы

В этой главе был рассмотрен значительный вклад исследований эмоций и аффектов в этнографию пространства и места. Отдельные рассуждения об эмоциях и эмоциональных институтах пересекаются с идеями, представленными в главе 4, где речь шла о социальном конструировании пространства. Этнографы, занимающиеся эмоциями, нередко опираются на теории и методологии социального конструирования для понимания того, как эмоции работают в различных культурных и социальных контекстах. Подобно исследованиям языка, дискурса и пространства, представленным в главе 6, теории эмоций и эмоциональных институтов во многом исходят из социально-конструктивной предпосылки о том, что социолингвистическая фиксация, усвоение и понимание эмоций имеют место в конкретных культурных контекстах и при определенных социальных, исторических и политических условиях.

С другой стороны, теории аффекта в большей степени опираются на представления о воплощенности и находящейся за рамками осознания системе ощущений, связанной с докогнитивными и рудиментарными силами (intensities). Этнографические подходы к аффекту и пространству, а также к аффективной атмосфере и аффективному климату напоминают феноменологический анализ и анализ движений, представленные в главе 5. В этом смысле идеи, о которых идет речь в главах 5 и 7, перекликаются друг с другом и воспроизводят схожие основополагающие принципы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука