Читаем Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места полностью

Сета: Вы сказали, что вас беспокоят рабочие. Вы имеете в виду рабочих вообще или вас беспокоят строительные рабочие либо рабочие, у которых нет документов?

Карен: Это что-то вроде беспокойства, что они могут проскользнуть внутрь и выскользнуть наружу. Они же вообще нигде не зарегистрированы. Сегодня они здесь, а завтра их нет.

Сета: Я пыталась получить представление, кто эти люди.

Карен (смотрит озадаченно). Вы имеете в виду типа сейчас? Если бы вы спросили меня, собираюсь ли я завтра переезжать, то только в закрытый комплекс.

Любопытно, что, когда я поинтересовалась, каких рабочих Карен имеет в виду, она перевела разговор на причины своего переезда в закрытый комплекс. Приняв ее уход от ответа, я попросила сделать уточнение по этому поводу, и она вернулась к разговору о страхе перед преступностью.

Сета: В закрытый комплекс? Почему?

Карен: Я думаю, что безопасность – это самое важное; мне действительно надо знать, кто сюда приходит и уходит. Мне надо знать, что я приду домой и не обнаружу, что мое жилье взломано. После такого вторжения очень трудно, думаю, будет дальше жить без вот этого [ворот на въезде].

Метафоры проницаемых границ, через которые могут проникнуть «чужаки», также связаны с расиализацией пространства, когда репрезентация и определение «чужаков» основываются на расовых категориях. Расистские опасения по поводу «угрозы» со стороны какого-либо заметного меньшинства, будь то чернокожие, латиноамериканцы, азиаты или арабы, удивительно схожи между собой. Например, информантка Хелен подчеркивает, что расовый фактор сохраняет господствующую роль в появлении страха по поводу того, что кто-то может ворваться к вам домой. Это соображение она иллюстрирует рассказом о том, что случилось с ее подругой, которая живет «в прекрасном районе» неподалеку от Вашингтона (округ Колумбия).

Хелен: Она рассказывала, как один парень подошел к двери и она была очень напугана, потому что она белая, а он – черный, а в ее районе не было много черных. Она просто купила у него [то, что он продавал] лишь для того, чтобы он побыстрее отошел от двери, потому что она была чертовски напугана. Ужасно оказаться в такой ситуации. Мне вот нравится сама мысль о наличии безопасности.

Сета: Вас беспокоит преступность в вашем районе?

Хелен: Здесь нет, а в Сан-Антонио да. Там есть банды. Люди перегружены работой, у них есть семьи, им мало платят, стресс выходит из-под контроля, и они дурно обращаются со своими детьми. Дети уходят из семей, потому что им не нравится жить дома. Везде слишком много насилия. Оно начинается в городе, но потом дети становятся достаточно умными и говорят: «О боже, мне нужны деньги на одно, другое, третье, но в городе очень опасно, давайте выберемся из города и достанем их где-то еще». Мы – естественная цель для этого. Поэтому, когда я нахожусь в безопасном районе, мне не нужно беспокоиться так сильно, как в другом районе, где нет охраны.

Еще одной темой, обращаясь к которой жители закрытых комплексов рассуждают о проницаемости границ, выступает страх похищения. У информантки Донны этот страх сосредоточен на ее детях.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука