Простые радости

Милая Маргарет!

Когда ты прочтешь это письмо, мы обе будем уже дома, но это неважно. Надеюсь, ты хорошо проводишь время в Лесу Дина, а Джемайма ведет себя прилично в гостях у Лиззи. Мы живем в городе под названием Лаймингтон, на краю Нового леса, который на самом деле очень старый. Когда мы ехали на поезде, мы видели в окно диких пони.

В нашем отеле живет кошка, а у нее есть собственное любимое кресло в холле. Если оставить дверь в номер открытой, она прокрадется внутрь и уляжется спать у тебя на подушке. Поблизости от нашего отеля полдюжины кафе, не меньше, и мы каждый день пробуем какое-нибудь новое. Но ни одно из них не сравнится с “Симпсонс” – или с домашним шпицбубеном.

Твой друг

Джин

К концу недели погода поменялась, с запада надвинулся атмосферный фронт, принеся холодный дождь, и Джин с матерью не выходили из дома. Они вставали как можно позже и, позавтракав, спускались в холл, где играли в рамми и читали подборку старых журналов. Там были и другие постояльцы, тоже отрезанные от внешнего мира из-за плохой погоды, но комната была просторная, а расстановка мебели – островки кресел с высокими спинками вокруг низких кофейных столиков, отделенные друг от друга обширными участками ковра, – не располагала к общению. По негласному уговору все садились на те места, которые заняли с самого начала, а друг с другом обменивались на ходу не более чем кивком или улыбкой, как бы показывая, что разделяют общее отношение к причудам английской погоды.

Среди преимущественно престарелых постояльцев были мать с дочерью лет на десять старше Суинни. Пожилая дама – пухлая и круглолицая, тугая на ухо и с совершенно спутанным сознанием. Дочь – худая, сутулая, с кожей, изуродованной экземой. Углы ее рта были опущены, а мешковатая кофта, неухоженные руки без колец и штопаные чулки красноречиво говорили Джин о самопожертвовании. В тишине холла, сквозь шелест журнальных страниц и шлепки карт о стол, доносились терпеливые ответы на одни и те же недоуменные вопросы. “Мы просто пережидаем дождь… Нет, мы уже обедали… Мы просто ждем, когда кончится дождь… Когда прояснится, тогда мы пойдем на улицу”, – говорила дочь, скребя обгрызенными ногтями пылающую кожу на руках.

Мать Джин, любившая прислушиваться к чужим разговорам и считавшая себя в полном праве комментировать услышанное, сказала:

– Надо ей перестать чесаться. Занесет себе инфекцию.

Женщина подняла глаза и покраснела.

– Мама! – с упреком зашипела Джин, вжимаясь в спинку кресла.

В комнате было так тихо, что большинство людей говорило исключительно шепотом, и отдельные не желающие себя сдерживать особы, к которым принадлежала и ее мать, оказывались в центре осуждающего внимания.

– Если всю неделю будет такая погода, мы можем с тем же успехом уехать домой завтра, – тихо говорила одна из постоялиц своему мужу.

– Эта дама сыта по горло, – прокомментировала мать, в результате чего к ней повернулось несколько голов.

В углу пожилой господин в зеленом твидовом костюме уснул над чашкой чая. Чашка на блюдце опасно позвякивала в его трясущейся руке, поднимаясь и опускаясь вместе с животом, как лодочка на волнах.

– Ты слышишь храп? Я слышу храп, – заметила мать, когда Джин бросилась перехватить чашку, прежде чем ее содержимое выплеснется на колени пожилому господину.

Возвращаясь на свой островок, Джин поймала взгляд многострадальной дочери, и они обменялись горькими улыбками, но в этом мимолетном единении не было особого утешения. Скорее оно позволило ей одним глазком заглянуть в будущее, которое было отнюдь не радужным. Ей захотелось на всю комнату объявить: “Я не такая, как она. У меня есть работа и коллеги, которые меня уважают, есть мужчина, который мной восхищается и знает мне цену!” Но все эти факты как-то растеряли свою убедительность здесь, так далеко от дома, и когда на следующее утро они опять проснулись под стук дождя в окно и с перспективой провести еще один день в вынужденном безделье, Джин почувствовала что-то близкое к панике. Охваченная отчаянием, она в последнюю минуту забронировала поездку в Болье, хотя они обе не испытывали особого интереса к автомобилям.