Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

Запрещать и разрешать пьесы Островского — это, казалось бы, дело цензурных инстанций. В действительности, однако, подобными решениями занималась не только цензура — в этом участвовал и так называемый Театрально-литературный комитет, организация, сыгравшая огромную роль в истории театра в Российской империи, но до сих пор изученная лишь в незначительной степени. В этом разделе мы рассмотрим, как столкновение этой организации и Островского неожиданным образом способствовало разрушению своеобразных гибридных институций, объединявших государство и общество, и формированию независимого общественного мнения. Предметом изучения станет один эпизод из истории Театрально-литературного комитета, который должен был контролировать эстетический уровень репертуара императорских театров. В 1861 году комитет запретил, а через год разрешил постановку сцен «За чем пойдешь, то и найдешь (Женитьба Бальзаминова)» Островского.

Рассматривать политическую и литературную позицию Театрально-литературного комитета, появившегося в 1856 году, возможно только в контексте эпохи реформ, когда государство стремилось привлечь на различные посты и должности представителей литературного сообщества, а те были готовы поддерживать контакт с властью (см. главу 1 части 1 и экскурс 1). Именно в это время министр императорского двора В. Ф. Адлерберг решил создать организацию, призванную повысить литературный и сценический уровень репертуара:

…наша сцена наводняется ничтожными произведениями <…> Между тем хорошие произведения (не столь легкие при исполнении), за неимением артистами времени для разучения ролей, остаются не игранными; что охлаждает труды авторов даровитых, не дает им хода и вместе с тем портит вкус публики[556].

Вполне в духе этого периода Адлерберг стремился привлечь на свою сторону представителей образованного общества. Министр фактически признавал, что входившая в состав его ведомства Дирекция императорских театров не справлялась со своими обязанностями и не могла обеспечить сцену пьесами достаточного качества. Новый комитет должен был включать представителей сразу нескольких групп, имеющих отношение к театру: чиновников дирекции, актеров и писателей. Если актеры во многом зависели от Адлерберга и других чиновников, то литераторы, оставаясь частными лицами, могли принимать решения совершенно независимо. Таким образом, комитет был призван послужить своего рода опосредующим звеном между государственными организациями и публичной сферой, которую представляли писатели.

Однако уже на стадии замысла сотрудники министерства столкнулись с двумя возможными конфликтами: во-первых, между экспертами в комитете, а во-вторых, между разными зрителями в зале. Это произошло в ходе обсуждения распорядка работы комитета, в котором участвовали Адлерберг и директор императорских театров М. А. Гедеонов. Предложив многочисленные замечания на проект правил комитета, подготовленный директором репертуарной части П. С. Федоровым, Гедеонов писал:

…пиэса, превосходно написанная как литературное произведение, вместе с тем слаба в сценическом значении (как все драматические пиэсы лучшего из наших поэтов, Пушкина), и наоборот, — небогатая в смысле строгой драмы, чрезвычайно эффектна на сцене (как известное произведение Сухонина «Русская свадьба в исходе XVI века»)[557].

По мнению Гедеонова, это обстоятельство могло вызвать конфликт между литераторами и артистами, которые неизбежно будут руководствоваться разными критериями в оценке. Отвечая Гедеонову, Адлерберг заметил, что цель комитета — «облагородить и возвысить искусство и прекратить прилив ничтожных пиес, которыми в настоящее время наводнена наша сцена»[558]. Происходил этот «прилив»

…именно от того, что постановка их освобождена от всякого суда критики и зависит от одного произвола артистов-бенефициантов, не заботящихся о достоинстве приобретаемых ими пиес, а рассчитывающих только на зрелищность заглавий и длинноту афиш. Это, конечно, нередко бывает заманчиво для простонародия, но если такими представлениями остается доволен низший класс, то собственно публика имеет полное право негодовать на их пошлость; она требует от пиесы не грубого, натянутого и не соответствующего Императорским театрам комизма, но занимательности, как по сюжету, так и естественности сценических положений…[559]

Министр, как видим, ограничивал «собственно публику» образованными и состоятельными людьми (представителями «буржуазной публичной сферы», как сказал бы Хабермас) и исключал из нее «низший класс», отождествляемый с «простонародием». Социальные критерии проникли и в эстетические рассуждения Адлерберга, который требовал «облагородить» искусство. Отсутствие интереса к «сценической» драматургии в глазах министра было результатом порчи вкуса.