Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века

«Минин» был наконец разрешен — в новой редакции и в иную историческую эпоху, осенью 1866 года. Творческой истории пьесы уже посвящено немало исследований, поэтому мы сосредоточимся лишь на тех изменениях, которые относятся к затронутым выше вопросам[551]. К этому моменту ситуация в Российской империи изменилась кардинальным образом: вместо опасений низового регионального движения перед правительством стояла вполне реальная угроза революционно настроенных столичных террористов, весной совершивших покушение на императора. Тревожной выглядела и ситуация на периферии империи: после Январского восстания в Польше правительство все больше и больше сомневалось в возможности эффективно управлять поляками (см. главу 3 части 1). В этих условиях пьеса Островского осталась актуальной, однако уже в совершенно ином духе[552].

После покушения Каракозова на Александра II Островский, видимо, опасался неоднозначных ассоциаций образа царя с войной. В этой связи намеки на то, что в результате победы ополчения завоевательные кампании в стиле Ивана Грозного могут продолжиться, исчезают из текста «Минина». Это наглядно проявляется в судьбе верного бойца армий Ивана Грозного Колзакова. Теперь он героически жертвует собою во имя победы, тем самым лишаясь возможности вернуться к делам своей молодости. Напротив, собственную смерть он воспринимает исключительно в христианских категориях:

Грехи мои великие: я бражник!

И умереть я чаял за гульбой.

Но спас меня Господь от смерти грешной

(Островский, т. 6, с. 371).

Поскольку намеков на возможность войны в будущем больше нет, финальный монолог Минина приветствует установление всеобщего мира и благоденствие российского государства:

Нет, мало, нет, любовь моя хотела

Увидеть Русь великою, богатой,

Цветущею привольем на свободе,

Работных чад в поту за тучной жатвой,

И русла рек, покрытые судами,

И правый суд по мирным городам,

И грозный строй несокрушимой рати

На страх врагам, завистливым и гордым,

И на престоле царства милость

(Островский, т. 6, с. 378).

Разумеется, определение врагов как «гордых» указывает прежде всего на стереотипный образ поляка. В то же время Минин мечтает вовсе не побеждать их на поле брани, а лишь устрашать, видимо мешая напасть на Россию из зависти. Напротив, в центре его монолога оказываются те качества государства, которые связаны с благоденствием его обитателей. Из уст торговца, которым и был исторический Минин, это, конечно, неудивительно. Интересно, однако, что отказ от намеков на войну сопровождается и отказом от упоминаний царя: теперь значимый монолог Пожарского убран из сильного места в финале, и целью ополчения становится восстановление вовсе не монархии, а процветающей торговли, существующей как бы помимо государства, тогда как наиболее значимым институтом в монологе оказывается справедливый суд, который в пьесе, написанной вскоре после реформы 1864 года, воспринимался, конечно, прежде всего как независимая организация.

Но война не уходит из пьесы Островского до конца. Наиболее заметным изменением, которое драматург внес в свое произведение, стало сценическое изображение битвы за Москву в финале. Если в ранней редакции решающее сражение оказывалось еще впереди, то в поздней оно непосредственно показывалось зрителю. С этим связано и ослабление мотива искупления греха: в первой редакции после победы Марфа Борисовна жертвует собою и уходит в монастырь, тогда как в поздней она выходит замуж за проявившего себя героем на поле боя Поспелова. Соответственно, высшей целью сражений оказывается не принесение себя в жертву, а достижение вполне обыденного, земного счастья. Действие пьесы в полном соответствии с любимым Островским европейским комедийным каноном заканчивается свадьбой[553]. Это свидетельствует об отказе Островского от «хоровой» поэтики ранней редакции: драматург признал, что публика едва ли готова воспринимать по преимуществу статичное действие, добавив динамизма и в любовную, и в военную интригу[554].