Читаем Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века полностью

Создание новой редакции многое говорит о политическом воображении драматурга. Поэтика первой редакции его исторической хроники оказывается построена на мистической концепции религиозного и национального чувства. Очевидно, следить за интригой или судьбами персонажей в этом произведении публике не может быть интересно: выше уже говорилось о статичности действия и отсутствии индивидуального начала. Соответственно, зрителю оставалось как бы подключиться к звучащему со сцены «хору» (определение П. В. Анненкова, о котором см. выше), соединиться с ним на основе национального самосознания и религиозных убеждений. Напротив, во второй редакции целью ополчения становится не столько духовное единение народа, включающее в себя и персонажей из далекого прошлого, и посетителей спектакля, а достижение вполне конкретных целей. Для персонажей этими целями оказывается счастливая жизнь: свадьба Поспелова и Марфы Борисовны — это буквальное исполнение пожеланий Минина. Напротив, для зрителя целями оказываются интерес к интриге пьесы и удовольствие от успеха вызывающих сочувствие персонажей.

«Региональные» тенденции в новой редакции «Минина» оказались значительно сокращены, что, с одной стороны, позволило не беспокоить цензуру, а с другой — придало действию неожиданный смысл. В частности, исчез прослеженный выше сложный сюжет, связанный с трансформацией представлений о русских землях: теперь в пьесе нет монолога о потерпевшем поражение воинстве Ляпунова, составленном из обитателей самых разных мест. Исчез и перечень отправляющегося на Москву ополчения, где в число русских земель был включен Киев, видимо, как православный город. Более того, в перечень врагов, с которыми сражается ополчение, попали «поляки, венгры и запорожцы» (Островский, т. 6, с. 366). Теперь, без религиозного акцента, оказалось, что целостность российского государства больше не поддерживается никаким символическим единством: если оно и может существовать, то лишь на основании благоденствия и довольства своих жителей.

***

Переработка «Минина» может показаться своего рода капитуляцией перед лицом цензуры. Островский снял амбивалентный образ русского монарха, устранил сильный акцент на регионализм, а изображение на сцене сражения с врагом придало его пьесе милитаристский характер, который мог, вероятно, прочитываться как поддержка успехов российских войск, подавивших Польское восстание. Цензоры больше не могли увидеть в пьесе тревоживший их «демократизм» и, видимо, воспринимали ее как поддерживавшую российское государство.

Вместе с тем дозволение новой редакции «Минина», как кажется, можно понимать и как большую ошибку цензоров. В новом варианте пьесы ни монархизм, ни религия больше не воспринимаются как значимые скрепы, на основании которых можно построить государство. Географическое пространство России, как ее теперь представляет Островский, основано прежде всего на возможности людей жить в этой стране, быть счастливыми и процветать. С точки зрения государственной, такое представление пространства оказывалось вполне крамольным: достаточно сказать, что из воображаемых пределов России исключались не только населенные ногайцами земли, но и Украина. В этом смысле Островский неожиданно оказывался единомышленником Льва Толстого, который в те же годы заканчивал «Войну и мир», где земли западнее Смоленска описаны как символически не включенные в состав России[555]. Островский, видимо, оказался значительно ближе к радикальным «нигилистам», скептически относившимся к государству, в особенности к мистическому ореолу власти, легитимирующему ее за счет религиозных или национальных образов. В этом смысле старый «Минин» был пьесой эпохи отмены крепостного права в той же степени, как новый — пьесой эпохи терроризма, социальных и экономических потрясений: Россия теперь строилась не вокруг преодолевающего социальные конфликты народного духа, а вокруг тишины, мира и спокойствия.

В обращении с национальной и государственной мифологией цензура, опасавшаяся мирных намеков на регионализм, оказалась инструментом грубым и неаккуратным, запретив вполне благонамеренную пьесу. В главе 4 мы увидим, к каким политическим последствиям могли привести попытки цензоров контролировать сценический образ власти, возникающий на сцене.

<p><emphasis>Экскурс 4</emphasis></p><p>ХОДАТАЙ ПЕРЕД СУДОМ ЦЕНЗУРЫ?</p><p>ТЕАТРАЛЬНО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ КОМИТЕТ И «ЖЕНИТЬБА БАЛЬЗАМИНОВА» А. Н. ОСТРОВСКОГО</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги