Читаем Просвещать и карать. Функции цензуры в Российской империи середины XIX века полностью

…пушкинская Ольга поставлена на втором плане, и автор относится к ней так же насмешливо, как сам Онегин. Агафья Матвеевна выведена на сцену единственно для того, чтобы сделаться живою эмблемою того падения, которое постигло Обломова за его предосудительную леность. Если она, таким образом, представляет собою воплощенное пугало, то, разумеется, об искреннем и непокровительственном сочувствии автора к ней не может быть и речи (Писарев, т. 7, с. 22).

Вместе с тем Писарев и Гончаров сходились в высокой оценке жанра романа, позволявшего, по мнению критика, создать «дельное» произведение:

…над всеми отраслями поэтического творчества далеко преобладает так называемый гражданский эпос, или, проще, романы, повести и рассказы. <…> В былое время на первом плане стояла форма; читатели восхищались совершенством внешней техники и вследствие этого безусловно предпочитали стихи прозе. <…> Теперь, напротив того, внимание читателей безраздельно направляется на содержание, то есть на мысль. От формы требуют только, чтобы она не мешала содержанию, то есть чтобы тяжелые и запутанные обороты речи не затрудняли собою развитие мысли (Писарев, т. 6, с. 325; статья «Реалисты», 1864; курсив Д. И. Писарева).

Требуя от формы романа абсолютной прозрачности, полной незаметности для читателя, изучающего «содержание», Писарев при этом полагал, что само содержание романа не должно быть ничем ограничено, синкретически соединяя самые разные темы и жанры:

Романист распоряжается своим материалом как ему угодно; описания, размышления, психологические анализы, исторические, бытовые и экономические подробности — все это с величайшим удобством входит в роман <…> роман оказывается самою полезною формою поэтического творчества. Когда писатель хочет предложить на обсуждение общества какую-нибудь психологическую задачу, тогда роман оказывается необходимым и незаменимым средством (Писарев, т. 6, с. 326; статья «Реалисты», 1864; курсив Д. И. Писарева).

Хороший роман, таким образом, предстал в глазах критика чистым «содержанием», совершенно лишенным «формы».

В отличие от Гончарова, с его принципиальной установкой на изображение уже сложившихся, устоявшихся, а потому поддающихся воспроизведению типов, Писарев требовал от романиста обратиться к будущему:

Те конечные результаты, к которым приводит жизнь, не лишены интереса; их можно изучать как определившиеся факты, как памятники прошедшего; но дело в том, что мы теперь живем тревожною жизнью настоящей минуты; мы чувствуем неотразимую потребность отвернуться от прошедшего, забыть, похоронить его и с любовью устремить взоры в далекое, манящее, неизвестное будущее (Писарев, т. 3, с. 353; статья «Женские типы в повестях Писемского, Тургенева и Гончарова», 1861).

Именно по этой причине Писарев осуждал роман «Обломов»: обращение к прошлому, хотя бы в глазах Обломова, в глазах Писарева было воплощением отрицательных тенденций в русском романе.

Критику Писарева Гончаров, судя по всему, заметил — и совершенно справедливо определил его отношение к роману как типичное для радикалов 1860‐х годов. В статье «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров писал:

Это правда, что роман захватывает все: в него прячется памфлет, иногда целый нравственный или научный трактат, простое наблюдение над жизнью или философское воззрение, но такие романы (или просто книги) ничего не имеют общего с искусством. Роман — как картина жизни — возможен только при вышеизложенных условиях, не во гнев будь сказано новейшим реалистам![321]

Слова Гончарова, в особенности перечень входящих в роман жанров, выглядят прямым ответом на требования полноты содержания и прозрачности романной формы со стороны Писарева. По мнению писателя, роман — действительно синкретичный, ничем не ограниченный жанр. Однако сложность содержания романа невозможна без соответствующей формы, в которую содержание должно быть воплощено.

Как кажется, чтение Гончаровым-цензором статей Писарева с их акцентом на способности литературы «отражать» действительность явно повлияло на проблематику искусства в произведении Гончарова-романиста. Райскому это не удается, зато о тех же людях и событиях пишет свой роман Гончаров. Творческое соревнование между автором и героем позволяет проблематизировать вопросы об искусстве и его автономии, поднятые Чернышевским и Писаревым.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги