Просветленные не берут кредитов

Непонятно почему, но эта фраза вызвала у меня дискомфорт, словно монах сказал нечто гнусное, непристойное.

— И наша с тобой задача — прервать этот процесс, очистить сокровищницу от следов прошлых деяний, именуемых обычно «семенами», тем самых, что заставляют тебя действовать определенным образом. Если это удастся, то алая-виджняна окажется направленной на саму себя и тем самым обретет свободу, превратится в чистую, ничем не скованную мудрость.

Монах опять помолчал, буравя меня внимательным взглядом.

— Ладно, хватит с тебя на сегодня, — проговорил он, хлопнув себя руками по бедрам. — Скоро стемнеет, а там уж наступит время снова заняться полным осознаванием во сне…

Я вспомнил, чем закончилась вчерашняя практика, и невольно поежился.

Этой ночью бугров под моей спиной меньше не стало, хотя я днем нашел время, чтобы стесать палкой наиболее выдающиеся. Уснул я опять далеко за полночь и снова ничего не добился, видения мои оказались столь же бессвязными, лишенными осознавания, как обычно.

Утром же я вышел из пещеры в состоянии полного душевного дискомфорта.

«Что я здесь делаю? — хотелось закричать мне. — Ради чего терплю лишения? Пустота? Сознание-сокровищница? Дхармы? Недостижимое просветление-бодхи? Чепуха!»

Желание вернуться домой, даже не в Паттайю, а в Россию, накатило с такой силой, что я оказался на грани слез.

— Не придавай этому значения, — сказал брат Пон, случившийся рядом в тот момент, когда я едва не начал всхлипывать. — Твое сознание в данный момент несколько расшатано и подвержено сильным чувствам. Как мышцы, что болят после упражнений. Потом это проходит.

Во время завтрака, состоявшего из того же риса, к нам неожиданно подсел один из аскетов, тот, что носил одеяние буддийского монаха.

— Печально видеть, как братья идут ложным путем! — пылко заговорил он на довольно сносном английском. — Истинную практику хочу я преподать вам! Слушайте! Созерцание Благословенной Госпожи, Святой Тары, рождающейся из слога-зародыша ТАМ, который основывается на лунной сфере из чистого сияния, что находится внутри лепестков раскрытого лотоса!

И дальше он, захлебываясь от восторга и время от времени восклицая «Слушайте!», принялся описывать зеленое тело Тары, ее украшения из драгоценных камней, одеяния и прическу.

В какой-то момент я покосился на брата Пона — тот сидел с каменным лицом.

Аскет отстал только после того, как подробно изложил нам ритуал поклонения Таре, что совершается воображаемыми цветами и сосудами с благовониями, и то, как бесконечные лучи, исходящие от нее, заполняют пространство всех миров.

— Спасибо, — сказал мой наставник. — Это было очень познавательно.

Когда же обладатель оранжевой рясы отошел, брат Пон добавил:

— Это тоже путь, созерцание образов будд и бодхисаттв, их атрибутов и символов. Рецитация мантр и использование мудр, чтение священных текстов и совершение обрядов. Только он не для тебя, поэтому мы с тобой занимаемся совсем другими делами.

Я ожидал, что мы отправимся к тому же камню, где я получу новый урок, но монах неожиданно сказал:

— Тебе нужна пауза. Иди, прогуляйся по окрестностям, просто посиди где-нибудь. Возвращайся к полудню.

Я улыбнулся и благодарно кивнул.

На сердце было тяжело, желание убраться отсюда, бросить все и вернуться на родину давило с силой гидравлического пресса, и в таком состоянии я вряд ли на что-то годился.

Шепча: «Это не я, это не мое», я зашагал куда глаза глядят.

Сначала я поперся в лес, но там почти тут же наткнулся на тропинку, по которой к обиталищу аскетов вчера явились туристы. При виде цветастых оберток от шоколада и пустой банки газировки мне стало еще гаже, так что я развернулся и двинулся в направлении скальной стены.

Почему бы не осмотреть ее с другой стороны от водопада, там, где я еще не был?

Тут тропок не имелось, и я неспешно протискивался сквозь чащу, заставляя прыгать в стороны обитающих на ветвях крохотных зеленых лягушек, сверкавших как изумруды.

Потом у самой скалы идти стало легче, и начали попадаться пещеры.

Заглянув в первую, я уловил запах, говоривший о том, что тут регулярно справляют нужду. Вонь породила во мне настоящую волну необычайно сильного отвращения. Вторая оказалась чистой, но пройдя несколько шагов, я очутился в полной темноте, где с трудом различал очертания свода над головой и стен по сторонам.

Дальше я двигаться не рискнул.

Солнечный свет показался мне ослепительно ярким, так что выйдя наружу, я невольно зажмурился. Остановился, прикрывая ладонью лицо, и тут же меня обдало волной теплого воздуха, раздалось глухое «тум», а следом — хруст ломающихся ветвей и недовольные птичьи вопли.

Открыв глаза, я обнаружил, что прямо передо мной, смяв кустарник, лежит черно-бурый валун размером с автомобиль, валун, которого еще пять минут назад здесь не было. Неужели эта штуковина едва не шлепнулась мне на голову, чуть не превратила меня в симпатичную окровавленную лепешку?

В спину вцепился холод, да такой, что зубы застучали.