— Вот так куда лучше, — сказал он, усаживаясь. — Продолжим наши упражнения. «Установление в памяти» ты выполняешь достаточно хорошо, и пора переходить к следующему этапу. На этот раз ты будешь сосредотачиваться на собственном уме, позволяя ему при этом бродить по объектам внешнего мира… эти камни, растения, птицы, насекомые, небо, облака, мое одеяние, все, что угодно… представляй без насилия, пусть это будет потоком образов, что течет естественным способом куда ему заблагорассудится.
На то, чтобы добиться нужной степени сосредоточения, мне понадобилось некоторое время. Но затем я и в самом деле ощутил, как меня подхватило и понесло, я словно плескался в струях, несущих меня от одного момента осознавания к другому: машина, некогда принадлежавшая отцу… «Форд» того же цвета, которым владел один из моих партнеров… встреча у него в офисе, когда дело едва не дошло до драки… спортзал, где тренируются мои друзья-боксеры…
— Теперь останови все это, — вмешался брат Пон. — Не оборви, а позволь угаснуть. Затем попытайся понять, что общего в том и другом состоянии, когда твой ум обращен на объекты и когда он замкнут сам на себя.
Убрать поток оказалось сложнее, чем я думал, но я каким-то образом справился. Оставаться долго в этом состоянии я, правда, не смог, тут же пришла мысль о валуне, на котором сижу, о кобре, что прячется где-то неподалеку и может вернуться в любой момент, и я отвлекся.
Для того чтобы понаблюдать за собой, просто не нашлось времени.
— Ничего, — сказал брат Пон, когда я открыл глаза. — Завтра попробуешь еще. Обязательно все получится… Теперь можно поговорить. Есть вопросы — озвучивай.
Некоторое время я сидел молча, понимая, что мне не очень хочется нарушать тишину, что в ней я чувствую себя теперь намного комфортнее, чем когда слышу собственный голос.
Но затем я встряхнулся и задал вопрос, мучивший меня давно, с самого начала нашего путешествия:
— Вот смотрите, вы меня учите… бодхи-просветление, дорога к свободе, прочее. Почему никто на Западе не обладает знанием, как проделать тот же путь?
— А кто тебе сказал, что не обладает? — брат Пон в обычной манере задрал брови едва не до макушки.
— Но…
— То, что ты не знаешь о чем-то, вовсе не значит, что таковой вещи не существует. Да, троица христианства, Бог Отец, Бог Сын и Дух Святой, — это вовсе не три тела Будды, Тело Закона, Тело Наслаждения и Явленное Тело, но это совершенно ничего не значит! — монах улыбнулся. — Я никогда не говорил, что наше учение — единственное верное и доступное людям. Есть и другие.
— Но почему…
— Почему тебе выпало учиться именно у меня, на другом конце мира? — продолжил брат Пон мой вопрос. — Для того чтобы узнать, отчего так, ты должен заглянуть внутрь. Давай…
В этот раз мое восприятие изменилось мягко и легко, без малейшего нажима. Замерцали тысячи дхарм, складываясь в узоры, созвездия, потоки, и одновременно я увидел реку, ту самую, над которой медитировал, с чистой водой, с заросшими осокой берегами.
И в этот момент я понял, зачем нужно было это упражнение и что лежит под обыденным сознанием, в глубине, что имеет место всегда, желаю я чего-либо или нет, ненавижу или нет, погружаюсь в поток образов или «отключаю» его, что за канат я представил с насаженными на него кольцами…
Понимание выглядело как вспышка ослепительного белого света.
А через миг я обнаружил себя на том же валуне в компании брата Пона, что жмурился сытым котом и едва не мурлыкал.
— Сознание-сокровищница, алая-виджняна, и есть единственная подлинная реальность, — сказал монах, и я не нашел слов, чтобы как-то это прокомментировать, только кивнул.
К разговору о сознании-сокровищнице мы вернулись ближе к вечеру, когда туристы исчезли и в лес вернулась тишина. Точнее, поскольку возможность произносить слова я сегодня уже использовал, получилась не столько беседа, сколько лекция.
— Днем ты совершил очень важный шаг, — начал брат Пон. — Пускай не слился в гармонии со Вселенной, не был осыпан дождем из цветов, зато осознал, что подо всем, что ты считаешь собой, лежит нечто остающееся, даже если убрать все, что ты собой считаешь: эмоции, ум, поступки, тело.
Монах подождал и, убедившись по выражению моей физиономии, что я чего-то да понял, заговорил:
— На самом деле слова для того, чтобы разъяснить все это, совершенно не нужны. Недаром рассказывают, что во время первой своей проповеди, повернувшей колесо Дхармы, Просветленный ничего не сказал, лишь продемонстрировал собравшимся цветок и улыбнулся. Из всех слушателей лишь мудрец Кашьяпа постиг смысл случившегося, он тоже поднял цветок и улыбнулся. Так что я вполне мог учить тебя без объяснений, только действиями, жестами, намеками.
Эта идея показалась мне дикой — как такое возможно?
— Но само по себе сознание-сокровищница есть у каждого из потоков восприятия, — продолжил брат Пон. — У тех, кто ныне осознает себя как животное, как голодный дух или даже как мучающийся в аду грешник, и занята она тем, что создает внешний мир, проецирует себя вовне.