Просветленные не ходят на работу

— Великолепно, — заявил монах, точно я доложил об успехе. — Будь мыслями. Оседлай свой любимый поток разума и позволь ему вести тебя туда, куда ты захочешь. Вперед.

Я приободрился, но как стало ясно вскоре, совершенно зря.

Размышления, которым я давал волю, уводили меня в разных, иногда весьма причудливых направлениях. Я раздумывал о том, каким образом была изготовлена одежда, в которой хожу я и прочие обитатели вата, каким юридическим статусом обладает наше святилище, что за виды растений можно найти в джунглях и насколько местные леса похожи на чащобы Заира и Бразилии.

Остановить цепочку мыслей я, следуя указаниям брата Пона, не мог, и приходилось ждать, пока она совершенно не иссякала. Но ее место тут же занимала другая, такая же длинная и утомительная, и в покое мой разум если и пребывал, то какие-то мгновения.

Утомляло все это больше, чем поход с ведрами к источнику.

Когда я в очередной раз явился к монаху, собираясь рассказать, что ничего не выходит, он встретил меня сияющей улыбкой.

— И это тебе не нравится? — спросил он, хмурясь с преувеличенной заботливостью. — Попробуем тогда кое-что еще, а именно события…

— Но ведь со мной ничего не происходит! — возразил я.

— А ты уверен? — поинтересовался брат Пон. — Что ты считаешь событием?

— Ну… нечто яркое, такое… значительное…

— И много ли яркого и значительного было в той жизни, которую ты вел до приезда сюда?

Я задумался — можно ли считать событием поездку на пикник на Ко Лан, когда один тип из нашей компании чуть не утонул? или скучнейшую деловую встречу в Бангкоке, когда пришлось два часа выслушивать приторные любезности от тайских партнеров, испытывая желание вцепиться им в глотку? или драку в баре на Самете?

— Событие — это фрагмент хаотического потока жизни, который ты и только ты наделяешь значимостью, — мягко сказал брат Пон. — Им может быть дуновение ветра. Улыбка собеседника. И им может не стать визит в королевский дворец или ночь секса. Понимаешь?

О да, это я понимал очень хорошо.

— Но все равно, их же не очень много здесь…

— Так разве это плохо? — удивился монах. — Ты наконец управишься с бхавачакрой!

Как быстро выяснилось, он издевался.

Этот поток захватывал внимание не слабее, чем мысли, эмоции или телесные ощущения, хотя проявлялось это иначе. Проблема состояла в том, что я не мог наделить той самой значимостью созерцание колеса судьбы, а отвлекался на всякую ерунду вроде упавшей рядом веточки, пролетевшей над кронами хищной птицы или драки пары крупных жуков, что встретились у меня под боком.

Никогда бы не подумал, что могу считать это событиями!

— Остается сознание, — решительно заявил брат Пон, стоило мне отчитаться о новом провале.

— Но вы так мне и не объяснили, что это такое!

— Это то, что осознает тело, чувства, разум, события, то, что общее для этих вещей. Чтобы сосредоточиться на этой штуке, тебе придется сначала ее поймать, а это не проще, чем ухватить за хвост змею.

Я почесал висок, пытаясь сообразить, как действовать.

— Начни с осознания того, что ты ощущаешь, думаешь, переживаешь, делаешь, — посоветовал монах. — Каждый из этих феноменов имеет свое осознание, ступеньку к общему, комплексному, единому, наблюдающему за всем одновременно.

— Но не является ли то, о чем мы говорим, душой?

— Нет, поскольку оно распадается в момент смерти.

Сначала я не знал, за что взяться, и некоторое время пытался ухватить «осознание», разглядеть его за всем тем, что составляло внешнюю оболочку моего восприятия. Но затем случился прорыв, я осознал, что нечто, осуществляющее практику «схватывания», и есть искомый объект!

Обычный мир тут же превратился в яркое, медленно вращающееся колесо из сотен меняющихся обрывков чувственных данных, мыслей, воспоминаний, событийных схем. Не выходя из этого состояния, я отправился к спрятанному в джунглях чертежу, надеясь, что в этот-то раз с ним справлюсь.

Но подчеркнутое осознание стало препятствием еще большим, чем все остальное. Вскоре я сообразил, что раньше акцентировал не столько отдельные «потоки» моего существа, сколько их осознание, а теперь пытаюсь ухватить их единство, точно дровосек, вцепившийся в слишком большую охапку сучьев!

И под такой тяжестью я не мог не надорваться.

К брату Пону я пришел даже не в отчаянии, а в полном опустошении, какой-то оцепеневший.

— Ну что? — поинтересовался он. — Хотя можешь не отвечать, я все и так вижу. Понимаешь ли теперь, почему я заставил тебя этим заниматься?

Я собрался было сообщить, что не имею ни малейшего представления, но замер и напрягся, поскольку по самому краешку разума проскользнула некая интересная мысль…

— Ни один из пяти потоков не является мной, — проговорил я с усилием, пытаясь оформить догадку в слова. — Все они нечто внешнее, даже осознание, поскольку я могу… Можно от него отвлечься, посмотреть со стороны… А на себя со стороны не взглянешь!

— Еще можно добавить, что все они пусты, лишены истинного существования, лишь отражения твоего восприятия на той реальности, что окружает нас подобно исполинскому зеркалу.