Просветленные не ходят на работу

— В-четвертых, ты ощутил пробуждение невозмутимости, того состояния, что исключает воздействие аффектов на твои поступки. В-пятых, приобрел скромность, ту самую, о которой раньше не имел представления — умение не выпячивать при каждом удобном случае свою личность. Как можно хвастаться тем и превозносить то, чего нет?

Насчет последнего у меня имелись сомнения, но я решил их оставить при себе.

— И последнее — ты пробудил энергию, ту выносливость, что позволит тебе выполнить все поставленные перед тобой задачи. Здесь, в глуши, ее трудно заметить. Вернешься к людям, осознаешь, о чем я говорю.

— А я вернусь? — спросил я.

— Да, обязательно, — брат Пон похлопал меня по плечу и подмигнул. — Скоро уже. Ты добился потрясающих успехов, особенно учитывая срок, в который мы уложились. Обычно, чтобы достичь подобного, ученику требуется несколько лет упорных занятий.

— А много у вас было учеников? — повторил я любимый вопрос.

— Достаточно. Я подобен лодочнику — перевожу людей на другой берег по одному. Кто-то распространяет учение по всему миру, наставляет народы, кто-то проповедует в больших храмах, ну а мне суждено действовать вот так…

Мне показалось, что в этих словах брата Пона мелькнула печаль.

Да и упоминание о том, что мне вскоре предстоит отправиться в обычный мир, не вызвало радости: в повседневную суету, к круговороту проблем и заурядных людей меня совсем не тянуло.

Я даже скорее боялся туда возвращаться!

— А сейчас нам нужно закончить твою работу с колесом судьбы, — сказал монах. — Бери палку.

— Какую?

— Да любую, — и, дождавшись, пока я подберу крепкую дубину, он распорядился: — Вскопай тут все так, чтобы и следа не осталось.

— Но как же… я же… она же… — от изумления я не мог найти слов.

Брат Пон глянул на меня с подчеркнутым удивлением.

— Она теперь внутри тебя, ты забыл? — спросил он. — И там она сохранится навечно. Здесь же — до первого сильного дождя, а до него осталось не так много, недели две-три.

Монах был прав, и все равно мне не хотелось разрушать то, что я создал своими руками, на что потратил столько времени, что дважды начинал заново и бессчетное количество раз переделывал.

Но деваться было некуда, и я с рычанием вонзил палку в землю, повел борозду поперек рисунка, уничтожая хватающего плоды человека, внося хаос в мир голодных духов и стирая хвост змеи.

Ликвидация бхавачакры оставила в душе пустоту, нечто вроде дупла от только что вырванного зуба.

А на следующее утро напомнили о себе «тени прошлого», что не являлись очень давно. Нет, в этот раз меня не захватила чужая личность, я не перестал осознавать себя самим собой, просто в обычный поток мыслей начали вторгаться видения, необычайно яркие и живые.

Горы, кое-где покрытые лесом, за ними другие, более высокие, заснеженные…

Озерцо и жилище на его берегу, добротное строение из мощных бревен…

Старик, украшенный длинной белой бородой, в халате, увешанном фигурками животных, людей и фантастических существ вроде единорогов и драконов из кости, олова, черного камня, с длинным посохом, на раздвоенной верхушке которого брякали колокольчики.

И я, исполнявший приказы старика, лазавший по зарослям и скалам в поисках редких трав, растиравший в ступке разные порошки, вдыхавший ядовитый разноцветный дым от маленькой печи.

И он наставлял меня, этот старик…

Тому, как достичь истинного бессмертия, отринуть участь «рожденного на земле», сбросить оковы, что привязывают нас к плоти, достичь того состояния, которое он называл Дворцом Небесных Наставников, выплавить внутри себя некий «зародыш», что будет неподвластен старению и гибели.

И все это очень напоминало ту «науку», которой меня обучали в Тхам Пу.

Видения являлись без приглашения, отвлекали, сбивали с толку в самый ненужный момент, уничтожали концентрацию, так что к вечеру я не выдержал и поведал о них брату Пону.

— Какая-то ерунда, — сказал я с унынием. — Я тогда просидел в горах всю жизнь… Терпел, пахал, как вол, пока сам не обзавелся седой бородой, а потом умер и снова явился в этот мир полным невеждой? Не выйдет ли так же и в этот раз? Что толку от учения? Смерть заберет меня, и через какое-то время родится младенец, такой же глупый, как остальные…

Монах посмотрел на меня с интересом, его черные глаза сверкнули.

— Начнем с того, что никакое усилие не пропадает зря, — веско заявил он. — Особенно если это усилие, приложенное на пути к освобождению. Да, мы забываем. Оставляем память и достижения прошлого, и это чистое благо, как ты уже мог убедиться. Что же до остального — без той совокупности прошлых деяний, которой ты обладаешь, ты бы не имел шансов встретить в этом существовании меня или кого-то подобного мне. Подумай над тем, что факт нашего столкновения на автовокзале — доказательство факта, что ты накопил изрядное количество того, что древние именовали «белой кармой».

— Но ведь я тогда…