Просветленные не ходят на работу

Несколько мгновений я понимал, о чем он говорит, но затем догадка ушла, растворилась в суматошном колыхании мыслей.

— Теперь иди и созерцай бхавачакру в обычном своем состоянии, — сказал брат Пон. — И поторопись, времени осталось немного… рисунок уже начал понемногу оплывать…

Я вернулся к колесу судьбы тем же вечером и занялся обычной медитацией. Отдельные сегменты запали в память почти тут же, вплоть до малейших деталей, зато другие по непонятной причине я не мог запомнить, как ни старался.

И только на следующий день, проведя в джунглях много часов, я понял, что близок к успеху.

Закрыв глаза, я мог вообразить бхавачакру в подробностях, увеличить каждый из ее фрагментов, оценить цвет, глубину и толщину линий. Мелкие огрехи меня теперь совершенно не трогали, хотя я видел их все, вплоть до тех, что появились за последние дни, после того как я закончил работу.

Иногда мне начинало казаться, что колесо вращается, и я вместе с ним, но всякий раз это движение прекращалось мгновенно, стоило мне лишь сосредоточить на нем внимание.

Можно ли это считать «поворотом», которого хотел от меня брат Пон?

Меня терзали сомнения, и я решил пока не рапортовать об успехе, а продолжить созерцание на следующий день. Утром, покончив с делами, я отправился в джунгли, а когда добрался до бхавачакры, замер в ошеломлении, будучи не в силах понять, что же с ней не так.

Три рисунка внутреннего круга на месте, шесть миров, двенадцать звеньев…

Но почему слева, в точке, откуда я начинал рисовать, не слепец, а свисающая с ветки обезьяна? И свинья глядит не вверх, как должно быть, если смотреть с моего места, а вправо? Обители богов съехали вниз, а ады, изображенные мной в виде океана пламени с корчащимися в нем грешниками, оказались вверху?

Слишком много времени провел я, таращась на колесо судьбы, и не мог ошибиться!

Кто-то подобрался сюда в ночной тьме и перерисовал все?!

Невозможно!

Я подошел к бхавачакре и, опустившись на колени, провел пальцем по одной из канавок. Потом закрыл глаза и сравнил то, что видел сейчас, с хранящимся в памяти отпечатком.

Все дефекты остались на своих местах, это было то же самое колесо…

Но повернувшееся, причем каждый из кругов — по-разному!

Изумление мое перешло в восторг, тот сменился недоверием, и вновь накатила радость… Нет, похоже, что я, сам не зная как, все же выполнил задание брата Пона, привел бхавачакру в движение!

Монах внимательно оглядел рисунок, а затем кивнул.

— Да, ты справился, — сказал он просто.

— Но как такое возможно?

— Ты изменился, и окружающий мир тут же отреагировал на это, стал другим, — пояснил брат Пон. — Для того, кто постиг природу пустоты и обрел истину, подобные события в порядке вещей, ведь все на самом деле текуче и пластично, а мертвой и застывшей вселенную делает лишь наше закабаленное иллюзиями сознание.

— Но я не замечаю в себе никаких особенных изменений, — мрачно сообщил я и ничуть не покривил душой — мне искренне казалось, что я остался таким же, как и в тот день, когда пришел в Тхам Пу.

— Это лишь из-за недостатка наблюдательности, — хмыкнул брат Пон. — Смотри. Алчность больше не имеет над тобой той власти, какой она владела ранее. Невежество развеяно теми обширными знаниями, что ты приобрел здесь, не просто сидя на заднице и слушая мои мудрые речения или читая занудные книжки, а проверяя все на практике, в деле. Ненависть побеждена не до конца, но все равно ослаблена в значительной степени. Неужели этого мало?

— Это вещи совсем отвлеченные… — пробормотал я.

— А ты чего хотел — научиться ходить по воде, левитировать или превращать воду в вино? — брат Пон рассмеялся. — Это на самом деле не чудеса, а бессмысленная чепуха. Трансформация человека, очищение его сознания, обретение всех сокровищ мироздания — вот истинное чудо.

Звучало это красиво, но я все равно ощущал смутное недовольство.

— Пойдем дальше, — монах не собирался останавливаться. — Кое-что ты потерял. Обрел гораздо большее. Для начала — веру. Не в Бога или в какое-то учение, а в себя. Устойчивую способность поддерживать себя на пути к истине, что позволит тебе не сбиться с него даже без моих или еще чьих-то наставлений. Выработал прилежание, умение практиковать вещи, которые не несут быстрого удовольствия или материальных благ.

Ну да, тут он был прав — тот, прежний я, несмотря на все упорство, никогда бы не стал тратить часы на физическую работу без оплаты, на какие-то мутные упражнения и медитации.

— В-третьих, ты приступил к изучению гибкости, готовности действовать в любых обстоятельствах. Ты сбросил ярмо косности, начал расшатывать цепи привычек, описаний и эмоциональных зажимов.

Тут я осознал, почему в Тхам Пу не придерживались распорядка: то одна трапеза, то две, то вообще ничего, и всегда в разное время, как и подъем, как и все прочие дела, от стирки и уборки до служб в храме. В таких условиях нет шанса возникнуть новым привычкам, а старые, если и не разрушатся сами по себе, то значительно ослабнут.

Первое время это доставляло мне неудобство, но затем я привык.