Просветленные не ходят на работу

— Третий этап смрити, — продолжил монах как ни в чем не бывало, — это мысль. Точнее, наблюдение за ней. Как писали древние — «необходимо видеть, какой она является, аффективной или неаффективной, неприязненной или не неприязненной, касающейся заблуждений или истины, ограниченной или распыленной в пространстве и времени».

Я хотел было возмутиться, заявить, что не справлюсь с подобным, но понял, что оправдание это не идет из моей глубины, что я его на самом деле выдумал по привычке, выставил перед собой точно щит, призванный оградить меня от окружающего мира.

И осознание этого факта ударило меня не хуже воткнутого в печень ножа.

— Ты начинаешь понимать! — брат Пон заулыбался, во тьме блеснули белые зубы. — Отлично!

Я открыл рот, потом закрыл, и так пару раз подряд, а потом спросил совсем про иное:

— А кто были эти люди?

— Какие такие люди? — уточнил монах с самым невинным видом. — Забудь о них. Неужели тебе нечем заняться и не о чем беспокоиться? Если так, сейчас мы это исправим…

Третий этап дался мне легче, может быть, потому, что я уже освоил два и на очень глубоком уровне рассудка понял, в чем тут дело, а может быть, оттого, что я всю жизнь отождествлял себя с собственным разумом.

Мысли после того, как я начал за ними наблюдать, потекли совершенно иначе.

С одной стороны, они стали более четкими и выпуклыми, а с другой, менее глубокими, из трехмерных превратились в двумерные, в эфемерные образы, скользящие по поверхности разума. Лишились тех корней, что прикрепляли их к недрам сознания, делая процесс мышления тяжкой ношей.

Наблюдать за ними оказалось на удивление интересно — точно смотришь на то, как перед твоими глазами зарождаются, развиваются и гибнут, рассеиваясь в дым, в пар, поколения фантастических животных, принимающих самые разные обличья, но в то же время сохраняющих внутреннее родство и генетическую преемственность.

Так что уже через пару дней брат Пон рассказал мне про четвертый и последний этап смрити, и сделал он это, потащив меня на длинную изнурительную прогулку по лесу.

— Это желания, — сказал он. — Вы, западные люди, к ним очень-очень привязаны. Виноваты в этом помимо прочего и всякие разные психологи, которые сделали из них настоящий культ. Развенчать его будет нелегко, но тебе придется это сделать, если хочешь чего-то добиться на нашем пути.

— Но у меня нет желаний! — пылко возразил я.

Мне и в самом деле казалось, что за время жизни в Тхам Пу я избавился от того, что можно назвать этим словом.

— Ты серьезно в это веришь? — брат Пон глянул на меня с сомнением.

— А как же!

Он хмыкнул, после чего осторожно, очень аккуратно взял меня за запястье.

О господи, как же я хочу, чтобы мы поскорее закончили бродить по джунглям и вернулись к вату, в тень и покой… Да, неплохо бы закончить статуэтку Вайрочаны до сегодняшнего вечера, а то вожусь с ней неделю…

Помимо этих двух главных желаний я осознал еще с десяток поменьше и понял, что они тут, никуда не делись, только не кричат громко в уши, требуя внимания, а мягко шепчут.

— Теперь что скажешь? — поинтересовался брат Пон, убрав руку.

Я покаянно опустил голову.

— Главная проблема с желаниями — их трудно осознать, а осознав, тяжело относиться к ним без оценки, — продолжил монах. — Не осуждать или хвалить себя за них. Захотел я стакан рома и толстую женщину — это плохо, возжаждал посетить храм и посмотреть на лик Будды — это хорошо.

— А разве это не так?

— Нет, конечно. И то и другое порождает привязанность, лишает свободы. Понимаешь? Конечно, созерцание Просветленного породит не такие кармические последствия, как пьяная оргия, но с точки зрения стоящего за ними желания это не имеет особого значения.

— То есть ощущения я делю на приятные, неприятные и нейтральные, а желания просто осознаю?

— Именно так. Первые мы склонны вообще не замечать, а вторые если замечаем, то тут же встраи ваем их в некую систему моральных принципов, а от нее уже и пляшем. Укрепляем образ личности с помощью либо самоосуждения, либо самовосхваления, хотя одно ничуть не лучше другого.

Это я понять мог, исходя хотя бы из того, что брат Пон говорил мне ранее.

Но, как я уже не раз убеждался за время моего пребывания в Тхам Пу, понять некий принцип и воплотить в жизнь это понимание — две абсолютно разные вещи. Попытка отслеживать желания закончилась поначалу ничем, я не смог зацепиться за их поток так же, как сделал это с ощущениями или эмоциями.

Ну а кроме того, предыдущие этапы осознавания никуда не делись, я выполнял их все одновременно.

Это оказалось настолько тяжело, что меня начал мучить голос Пустоты, не дававший о себе знать уже много дней. Вновь забубнил в ушах надоедливый шепот, запылали перед глазами, складываясь в созвездия, узоры из драгоценных камней, похожих на уголья.

Брат Пон, когда я рассказал ему об этом, минутку подумал, а потом сказал:

— Придется тебе подышать дымом.

И не успел я спросить, что это значит, как он велел мне взять топор и отправляться за хворостом.

Из того, что я натаскал из джунглей, сложили четыре поленницы, между которыми осталась площадка около двух метров в диаметре.